– Что ж, только не спите слишком долго, – сказала Аиша. – Мне надо вас искупать и сменить простыни перед сном.
Он покачал головой.
– Нет, вы до меня не дотронетесь, чёрт побери. Я могу и потерпеть.
– Что ж, а я не могу, – последовал ответ. – Если вы думаете, будто я стану спать на грязных простынях с мужчиной, от которого несёт, как от помойной ямы, то вам предстоит кое-что узнать.
– Никто и не просит вас спать на грязных простынях с таким мужчиной! – резко возразил он. – Ступайте. Спите в своей собственной постели.
Она ничего не ответила.
Рейф сдвинул брови, когда до него дошёл смысл сказанного Аишей, и обвёл взглядом комнату. Никакой другой постели.
– Уж не хотите ли вы сказать, что проклятый капитан запер вас здесь со мной, не предоставив даже кровати? – с возрастающей яростью произнёс он.
– Нет, – устало объяснила она. – Я сама заперлась здесь с вами, и я спала тут… – она указала на его кровать, – последние три ночи.
– Со мной?
Она пожала плечами.
– Вы были больны и без сознания. И здесь полно места, это большая кровать.
Долгую минуту Рейф не сводил с неё взгляда, а затем застонал:
– У меня голова раскалывается. Я не в состоянии мыслить ясно. Позвольте мне полежать немного, пока я всё обдумываю.
Он лёг и закрыл глаза.
Аиша тотчас же подхватила поильник [18] и приложила носик к его губам.
– Чт… что за… – запинался он, отталкивая чашку. – Что это? Мне совсем не надо, чтобы вы надо мной тряслись.
– Это чай из коры ивы, – сердито ответила Аиша. Вот уж воистину трясётся над ним! Да она бы с удовольствием опрокинула этот чай на его большую, глупую голову! – Он поможет вам от головной боли. На вкус он отвратителен, я знаю – так вам и надо. А что до того, что я трясусь, так вы пили его трижды в день за последние три дня, и он вам очень помог.
Рейф застонал и нырнул с головой под простыню. Через несколько секунд оттуда прозвучало:
– От меня ведь и правда пахнет, да?
Аиша кивнула.
– Как от свиньи. И слабительное вам нужно так же, как и ванна.
– Слабительное? Во мне не осталось ничего для слабительного. Я не буду пить никакого чёртова слабительного! – зарычал он, а затем посмотрел на Аишу: – А зачем мне слабительное?
– Если с потом могут выйти ваши болезни, я надеюсь, что слабительное избавит вас от дурного чувства юмора, с котором вы проснулись, – ответила она ему сладчайшим голосом. – Я не собираюсь терпеть его в течение ещё десяти дней!
Такие вещи обычно говорят перед тем, как величественно выйти за дверь, подумала Аиша, но та была заперта, так что всё, что оставалось делать, это повернуться к нему спиной.
Она дрожала от ярости и, может быть, ещё и чуть-чуть из-за слабости от облегчения, что с ним действительно всё в порядке. И, возможно, слёзы подступили к глазам по той же причине, но она не будет перед ним рыдать. Вонючий дурак.
Как можно день и ночь бороться, чтобы спасти жизнь человека, а затем, когда спасёшь его, желать придушить его?
Она устала, в этом всё дело. Она почти не спала последние ночи. Аиша протопала к кровати, не взглянув на него, и подняла два одеяла, которые он в какой-то момент скинул.
Она свернула одно из них в длину втрое, затем пополам и положила на пол как можно дальше от кровати. Оно послужит прекрасным ковриком для сна. Взяв с кровати подушку, Аиша бросила её в конец своего ложа.
– Что вы делаете? – требовательно спросил он.
Не обращая на него внимания, она завернулась в другое одеяло и улеглась на импровизированный коврик.
– Вы не можете спать на полу. Вот, займите кровать, а я буду спать на полу.
– Кровать пропахла потом и болезнью, также как и вы. Я спала на открытом воздухе на булыжниках в течение последних шести лет. Я могу спать где угодно, – и она закрыла глаза.
– Ещё слишком рано, чтобы спать.
Она села и смерила его сердитым взглядом.
– Послушайте, я почти не спала в течение прошедших нескольких ночей, поэтому я собираюсь отоспаться сейчас. Если повезёт, я просплю десять дней, и тогда мне совсем не придётся с вами разговаривать. А вам не придётся терпеть, как я над вами трясусь, – и она снова легла.
После непродолжительной тишины он сказал:
– Извините меня. Я был груб и расстроил вас. Я просто не зн… я немного сбит с толку, в этом всё дело. Кажется, у меня из памяти выпало несколько дней жизни, и я совсем не понимаю, как так получилось.
– Вы были больны, а теперь вам лучше, вы очнулись в плохом настроении, и от вас пахнет, – устало сказала она, добавив: – И я тоже в плохом настроении, но я, по крайней мере, вымылась и сменила одежду, поэтому чувствую себя лучше. Я объясню всё позже, мне надо поспать.
И она закрыла глаза и уснула.
Рейф сидел, откинувшись на подушки, и смотрел на Аишу. Она и вправду тотчас же заснула. В первое мгновение он подумал, будто она просто пытается доказать свою точку зрения. Точку зрения, которую он никак не мог постичь.
Но теперь, когда его мозг начал работать, он понял, что девушка выглядит бледной, уставшей и какой-то хрупкой. Она и в самом деле была изнурена.
Он прикрыл глаза и попытался думать. Последнее, что он смог вспомнить был… крик женщины? Женщины… но не Аиши. Но почему она кричала…Каким бы не было воспоминание, оно ускользало, как часто ускользают сны. Или кошмары.
От него действительно воняло.
Если то, что сказала Аиша, правда, и они были заперты, лучше ему вымыться, пока она спит. Он снова попытался приподняться.
Должно быть, он сильно болел. Лишь несколько раз в своей жизни он чувствовал себя настолько же слабым. Рейф ненавидел такое состояние. Ненавидел быть зависимым от других.
Да он бы лучше застрелился, чем позволил ей выкупать его, как беспомощное дитя.
Заставив себя сесть, он спустил ноги на пол. Он сидел на краю кровати, тяжело дыша и обшаривая взглядом каюту. Под самым дальним иллюминатором стоял ряд накрытых вёдер, стопка сложенного белья, пустые чаши и ночной горшок. На комоде, прикрученном к стене, стоял ящичек с лекарствами, чайник и проклятая чашка с носиком. Рядом с ними лежала его бритва. Прекрасно. Он провел рукой по подбородку – бритвой-то воспользоваться он сможет.
Пошатываясь, он встал на ноги, обнажённый, и, качаясь из стороны в сторону, шагнул, и в итоге обнаружил себя цепляющимся за иллюминатор в попытке сохранить равновесие.Голова кружилась. Он постоял немного, повиснув на иллюминаторе и вдыхая морской воздух. Кажется, помогло.
Потом он осмотрел вёдра. Два были пусты, два – с водой. Он погрузил в них палец и осторожно облизал. В одном была пресная вода, в другом – морская.
Он взял мочалку, намылил её пахнущим лекарством мылом, которое обнаружил, затем растёр себя с помощью морской воды. Он скрёб каждый дюйм своего тела, с ног до головы, скрючиваясь, чтобы вымыть спину, безжалостно растираясь мочалкой. Он осторожно встал над одним из пустых вёдер и с помощью своей оловянной чашки для бритья черпал морскую воду, поливая себя.
Вместо того чтобы стекать в ведро, грязная мыльная вода разливалась по полу. Рейф удручённо уставился на образовывающуюся лужу.
Он посмотрел на Аишу, мирно спавшую на другом конце каюты. Её дыхание было ровным и глубоким. Тёмные ресницы изящными полумесяцами лежали на бледных щеках. Завитки волос обрамляли виски и уши, завиваясь, по-видимому, после мытья.
Она вымылась. И каким-то образом оставила всё аккуратным, чистым и сухим, совсем как маленькая кошечка.
Посмотрев вниз на растекающуюся лужу мыльно-пенистой солёной воды, он, пошатываясь, пошёл к кровати, сорвал лежащую сверху простыню и бросил в лужу.
[18] Поильник (поилка) – это специальная чашка с полузакрытым верхом и длинным носиком, похожая на заварочный чайник. Этот предмет имеет очень древнюю историю. Ещё в Месопотамии использовались такие поильники, причём в них имелась решётчатая перегородка для задержания твёрдых взвесей отваров и настоев, которыми поили больных.
Древний сосуд Москвичка, к сожалению, найти вам не смогла, но современный поильник не сильно отличается от древнего предшественника.