– Да, была. И да, самое счастливое время своей жизни я провёл у бабушки. – Он лёг обратно на постель, вспоминая… и сон сморил его.
Хорошо, что он уснул, размышляла Аиша. Сон, хорошее питание, физические упражнения и свежий воздух скоро восстановят его.
Она раздумывала над историей, которую он ей рассказал. Так… хладнокровно. Говорят, что англичане хладнокровны, но до этого она ни разу не видела тому доказательств.
Вырасти, едва зная собственного отца и брата? Что он сказал об отце? Мой отец не хотел, чтобы я путался под ногами. Каким отцом надо быть, чтобы отослать такого славного сынишку, как Рейф, на воспитание матери своей жены? Нужды в том не было: он же был, несомненно, богат. Он просто был… незаинтересован.
Она взглянула на Рейфа, спящего на кровати, такого невероятно красивого. Каким человеком надо быть, чтобы позволить брату выбрать для себя невесту, не озаботившись узнать о ней что-нибудь? А отстаивать необходимость женитьбы на другой женщине, чтобы пресечь слухи?
И какой женщиной надо быть, чтобы отдать своего ребёнка на воспитание другим людям? Лишь страшная нужда заставила бы Аишу отказаться от своего ребёнка.
К каким же людям она направлялась?
Рейф проспал большую часть дня, восстанавливая силы. Аиша проводила время, играя с котёнком, упражняясь в вязании, которое она начала с миссис Гренвилль (та прислала его с Хиггинсом), или читая. У Рейфа в чемодане оказалось несколько книг, и Аише доставило истинную радость снова получить возможность читать.
Вечером они вместе прогуливались по палубе, наслаждаясь вечерним бризом и видом появляющихся звезд. После ужина Аиша спросила Хиггинса, смог ли он найти дополнительный матрас или гамак.
– Простите, мисс, – ответил тот, отводя взгляд. – Я не смог ничего достать.
– Потому что вы приказали ему не искать, сознайтесь? – обвиняющее сказала она Рейфу после ухода Хиггинса.
– Неужели я сделал бы такое? – во взгляде его пряталась улыбка, показывая, что она была права, и что ему всё равно, если она узнает.
– Вам должно быть стыдно, – бросила Аиша.
– О, мне стыдно, – сказал он. Улыбка сместилась к губам и приобрела форму волчьей.
Но он не смог не дать Хиггинсу найти несколько дополнительных одеял, не тогда, когда Аиша заметила, как холодно было прошлой ночью. У того было слишком мягкое сердце, чтобы послушаться хозяина в этом случае.
Поэтому, когда пришло время ложиться спать, Аиша положила Клео в корзину – они решили, что приучить котёнка спать в ней было хорошей идеей, это облегчит путешествие, – а затем устроила постель для себя на полу рядом с корзиной котёнка.
– Что вы делаете? – сердито спросил Рейф, когда она завернулась в одеяло.
– Неужели не понятно? – Она улеглась на приготовленное место.
– Нет, это чрезвычайно утомительно. – Он выбрался из кровати с многострадальным выражением лица.
– Мне всё равно, если вы ляжете рядом со мной на полу, – сказала Аиша. – Я не позволю обмануть себя во второй раз, а вы долго на полу не продержитесь, – и она закрыла глаза.
– Я не собираюсь спать около вас на полу. На кровати гораздо удобнее, – сказал он. – Видите? – И, взяв её одеяло за концы, он поднял Аишу и перенёс прямо на кровать. Одно движение – и она выкатилась из своего одеяла.
Он скользнул в постель рядом.
– Так-то лучше, – сказал Рейф, и когда она открыла рот, чтобы выразить недовольство, он просто наклонился и поцеловал её.
Аиша инстинктивно отпрянула, но он обхватил пальцами её затылок и нежно, непреклонно завладел губами, её ртом. Она подняла руку, чтобы оттолкнуть его, но каким-то образом, где-то в промежутке между двумя ударами сердца, её порыв просто… растворился.
Его язык вторгался в её рот, ищущий, требовательный, смущающий чувства.
Плеск волн, скрип корабля, пение ветра в парусах – всё исчезло. Был лишь он, лишь она, лишь это мгновение. Омытое морем ощущений.
Острый вкус мужчины, близкого и до боли знакомого. Запах его кожи, абсолютно мужской – Рейф, и гладкое бельё, и голод.
Жар медленно расползался по коже.
Голод.
Рейф двигался медленно и чувственно, и она задрожала, когда его плоть прижалась к её, трение его колючего подбородка, настойчивость горячего, требовательного рта.
А затем, также внезапно, как начал, он освободил её и отодвинулся.
Аиша моргнула, не сводя с него взгляда, потрясённая, внезапно ощутившая странное чувство утраты. Что только что тут произошло?
– Если вы будете продолжать смотреть на меня так, я не смогу остановиться, – сказал он голосом таким же жёстким, как щетина на его подбородке, и таким же притягательным.
Она затрепетала.
И затем он печально улыбнулся:
– Вообще-то, не думаю, что есть какая-то разница. Я по-прежнему чертовски слаб из-за проклятой лихорадки. – И со вздохом откинулся на подушки и закрыл глаза.
Мир вокруг начал снова медленно приобретать очертания, и в голове у неё завертелась одна мысль, которая медленно билась об её удивительную глупость, как волны о корпус корабля.
Она почти позволила соблазнить себя. Если бы он не ослабел так после лихорадки, она бы и пальцем не пошевелила, чтобы остановить его.
«Так вот что имели в виду соблазнённые», – яростно говорила она себе. Заставляют тебя делать то, что ты делать не хочешь.
Только вот она хотела.
Она хотела этого, хотела его. Аиша уставилась на его рот, его совершенно обыкновенный, совершенно прекрасный, чертовски обольстительный рот, и снова затрепетала.
Из-за того, что чудом избежала этого. Находясь под чарами его поцелуя, она бы позволила ему что угодно.
Позволила? И кто же тогда перебирал руками его густые, тёмные волосы и прижимал его теснее к себе? Кто отозвался на первое прикосновение его языка в её рту возбуждённой дрожью и дотронулся своим языком до его?
И хотела большего.
Она прижала руки к своим пылающим щекам и сделала глубокий вдох. Даже лежащий на подушке с закрытыми глазами Рейф притягивал к себе.
С самого первого дня Аиша знала, что этот человек опасен. Чего она не понимала тогда, так это насколько быстро к этой опасности можно привыкнуть. Она играла с огнём, и закончиться такая игра могла только слезами. Её слезами.
Она стала перелезать через него.
Мускулистая рука поднялась, чтобы преградить ей путь.
– И что, как ты думаешь, ты делаешь? – его глаза по-прежнему были закрыты.
Аиша толкнула его. Слабости, на которую он ссылался, не было и в помине.
– Я не могу спать здесь, зная, что вы можете наброситься на меня в любую минуту.
Рейф открыл глаз и приподнял бровь.
– Наброситься? – сказал он обиженно, намекая, что он никогда не был настолько груб.
– Да, наброситься! Совсем как вы только что набросились на меня.
Он открыл оба глаза. Они слабо мерцали в темноте.
– Вы это так в Египте называете? В Англии мы зовем это поцелуем, в данном случае – поцелуем на ночь. Очаровательный обычай, вы так не считаете?
– Я этого не допущу. А теперь отпустите меня. – Она не собиралась оставаться тут и подтрунивать вместе ним. Глядя на него можно подумать, что его сила возвращается с каждой минутой.
Рейф не пошевелил ни одним мускулом.
– Я думал, ты наслаждалась им так же, как и я.
Аиша не намеревалась допускать такой опасной вещи.
– Уберите руку. Дайте мне уйти.
– Я бы понял, если бы ты не хотела, но ты хотела, так в чём тогда вред? В любом случае, мы собираемся пожениться, так зачем подвергать нас ненужному целибату? – Он казался искренне озадаченным её отказом.
Он взял её руку и начал ласкать:
– Перестань, милая, почему бы не облегчить ску… – Он внезапно остановился.
Аиша вырвала руку, раздумывая, ударить его или нет. Она знала, что он собирался сказать. Облегчить скуку их карантина. Он рассматривал соблазнение как средство избавления от скуки.