— Пора идти, — сказала она сердито, — мы потратили достаточно времени. Остальные нас заждались.
Улыбка Бакстера стала шире. Если бы она действительно сердилась, то ни за что не стала бы до него дотрагиваться.
Рейф и Аиша сидели рядышком на мягкой низкой оттоманке и несколько минут после того, как вышли Бакстер с Лейлой и выбежал Али, хранили молчание.
Наконец, Рейф заговорил:
— Вы очень любите Лейлу, правда?
— Конечно, ведь мы с ней не просто подруги, она мне как мать.
— Лейла рассказывала мне, как вы встретились, — продолжил Рейф, — как она дала вам немного еды, а вы в ответ помогли ей с топливом для печи.
Немного помолчав, Аиша сказала:
— Она не просто дала мне поесть. Меня кормили и раньше. Лавочники на рынке иногда бросают беспризорникам испорченные фрукты и ломти чёрствого или поломавшегося хлеба. Они швыряют куски прямо в грязь и смотрят, как голодные дети подбирают их и запихивают в рот. Подобно крысам.
Рейф посмотрел на девушку в упор:
— Надеюсь, вы никогда не оказывались в столь отчаянном положении.
— Оказывалась. И часто. К тому моменту, как я встретила Лейлу, я не ела уже четыре дня, — проговорила Аиша лишённым красок голосом.
Руки Рейфа напряглись, костяшки пальцев побелели.
Аиша взглянула на него. Он всё ещё намеревается сделать из неё английскую леди. Ему следует многое о ней узнать.
— Мне было почти четырнадцать, я девять месяцев жила на улицах, — рассказывала она, — преимущественно воровством. Но за четыре дня до этого я увидела, как наказывают вора. Он выл по-звериному, когда ему отрубили руку, и я это слышала.
Тогда она в ужасе уставилась на культю, истекающую кровью. На руку, валяющуюся в грязи, с судорожно подергивающимися, как будто всё ещё живыми, пальцами.
Кто-то подобрал руку — Аиша не знала, отдали её стонущему вору или выбросили собакам. Она застыла, неспособная соображать от ужаса, что это её рука могла бы, подёргиваясь, лежать в пыли.
Яркие капельки крови собирали пыль и, прежде чем медленно впитаться, недолго покоились на земле.
— Говорят, кровь гуще, чем вода. И это правда.
— Я знаю, — жёстко произнёс Рейф. Какая-то нотка, прозвучавшая в его голосе, заставила Аишу посмотреть на него и вспомнить, что этот человек восемь лет провёл на войне.
Она вглядывалась в него, потрясённая. Ей довелось только раз увидеть случившееся с человеком несчастье, и она никогда этого не забудет. Но Рейф — на подобные ужасы ему приходилось смотреть снова и снова. Вероятно, он даже сам отрубал руки и убивал людей.
— Если вы были солдатом, вы, должно быть, видели такое много раз…
— Да, — резко перебил он, — но это ваша история, и я хочу её услышать.
И тут она задумалась, чтó значит для молодого человека многократно перенести всё это, потратить годы своей жизни на войну — сражаясь и выживая в суровых условиях, стараясь убивать и надеясь не быть убитым.
До вчерашнего дня его прошлое никак себя не проявляло. Он всегда был опрятным, элегантным и полностью владел собой. Может быть, даже слишком, подумала Аиша. Его аккуратность, сверкающие сапоги и безукоризненное бельё… Возможно, это такие же «доспехи», как её лохмотья и грязь?
У реки она увидела его с другой стороны — неприкрашенной, необузданной, грубой. Воитель. Солдат. Защитник.
Она никогда не забудет сверкающие голубые глаза, холодную, отстранённую улыбку, которую он нацепил, нападая на тех мужчин с голыми руками. Он разбил свои кулаки в кровь, ободрав костяшки пальцев, но когда всё закончилось, большая загрубелая рука, совсем ненадолго обхватившая её щёку, несла столько нежности, что после свершившегося насилия это просто ошеломляло.
— Значит, вы увидели казнь и стали бояться воровать, — подсказал он.
— Да, и четыре следующих дня я была очень голодна. — Пустой желудок терзал её непрерывно. Она жила, как крыса, подбирая объедки, где только могла.
— И вот тогда я учуяла восхитительнейший из ароматов, — Аиша улыбнулась. — Вы никогда не ели пирожков Лейлы, но, поверьте мне, если когда-нибудь… — она вздохнула. — Лейла, хотя тогда я не знала её имени, несла их по улице в закрытом подносе и продавала. Горячие, прямо из печи. Я пошла за ней, заглатывая запах, как если бы это была еда. Я надеялась, что, может быть, она бросит мне кусок раскрошившегося пирожка или сухарь. Но Лейла этого не сделала.
Рейф кивнул, поощряя Аишу продолжать.
— Я дошла за ней до её дома, но ничего не произошло. Она открыла калитку и помахала мне, приглашая войти.
— И вы вошли…
Она фыркнула.
— Нет, после девяти месяцев на улице я никому не доверяла. Так что она исчезла в доме и закрыла дверь, — Аиша печально улыбнулась. — Но я всё ещё не могла расстаться с этим запахом.