— Уж его не допустишь, — засмеялся Вовчик. — Нет его сегодня… Вон его последний любовничек — художник Ростик Кадлюгин. Хмурый, как туча. Я к нему подошел, насчет Бландинца спросил — чего в последнее время тот нигде не появляется. А Ростик, ох, что он мне сказал, — журналист зарделся.
— Что?
— Обругал. За ним не водится. Ростик — мальчик впечатлительный, но не грубый.
— А чего нервничает?
— Я думаю, что-то разладилось. И Бландинц от него свинтил.
— Куда?
— В загул. У него бывает. Погода скачет и скачет. В такую погоду танцора тянет на романтику. Представляешь, встречи при Луне. Дрожащий голос любимого. Сеновал, — расписывал Вовчик, заводясь.
— Значит, Бландинц и раньше пропадал?
— Бывало пару раз.
— Познакомь меня с Ростиком.
— Зачем?
— Делай, что говорят, — я незаметно вытащил стодолларовую бумажку и сунул в карман Вовчику. Он ощупал, ощущая достоинство купюры кончиками пальцев, и довольно улыбнулся. И мы отправились к Ростику — рослому, красивому, в желтом пиджаке и зеленых брюках молодому человеку.
— Я поклонник вашего искусства. У вас такие чувственные картины. Ну такие, — от избытка чувств я с трудом подбирал слова.
— Не колышит, — коротко ответил Ростик.
— Что? — удивился я.
— Не колышит, что они вам нравятся. Они всем нравятся, — он начал отворачиваться.
— Вы не пробовали писать портреты? Вам бы удался портрет Бландинца. Какой прыжок. Какая динамика.
Он резко обернулся.
— Чего?
— Того, — буркнул я. — Это тоже мой кумир… Вы его знаете?
— Отстаньте от меня! — завопил Ростик. Проняло… В этот момент я понял, что дело не в загуле любовника. У Бландинца неприятности. И Ростик в курсе. Возможно, он знает, куда делась его беззаветная любовь.
— Вот, пожалуйста… Здесь две тысячи в капусте, — я протянул Ростику конверт. Он взял его. — Еще пятьдесят тысяч — Бландинцу. Восемь — вам за посредничество.
— За что? — он вперился глазами в конверт.
— Фильм — невинный ролик для одной западной компании. На пятнадцать минут. Танец. Немножко чувств. Немножко эротики.
— Ничего не понимаю.
— Западная фирма осваивает новый рынок — покупателей с другой сексуальной ориентацией.
— Какая фирма?
— «Турбо-индастрит», — брякнул я название фирмы, которая занимается изготовлением рекламных роликов. — У меня с ней давние контакты.
— Вы кто? — Ростик недоверчиво смотрел на меня.
— Режиссер.
— Я вас не знаю.
— Я закончил ВГИК, Рекламный факультет. Там за бабки бумажку дают. Но я талантливый.
— Я не знаю, где он! Понимаешь?
— Ладно, — я потянулся за конвертом. Хватательный рефлекс — он сжал руку, мне пришлось потянуть на себя конверт.
— Хорошо, — воскликнул Ростик, окатывая меня презрительным взором — мол, если у тебя берут деньги, это еще не значит, что с тобой обязаны быть вежливыми. — Я попытаюсь найти его. Но не гарантирую.
— Попытайтесь, — я счастливо улыбнулся. — У нас все получится! Я знаю! — я неожиданно бросился ему на шею и порывисто обнял.
Инстинктивно он тоже обнял меня. Потом попытался оттолкнуть.
— Держите себя в рамках! — прикрикнул он,
— Спасибо, спасибо… Я восхищен. Я поражен, — неся околесицу я раскланялся и потянул Вовчика в толпу фуршетнйков.
На меня попер с безумными глазами телевизионщик, спешивший к приехавшему из-за бугра пианисту, в свое время сбежавшему из страны. Он настиг пианиста со словами:
— Несколько слов, как вас угнетали в СССР.
— Это без проблем, — кивнул беглый пианист…
Мне больше делать здесь было нечего.
— Пока, Вовчик, — я взял за плечо Вовчика. — Не говори, что я здесь был. Не стоит.
— Да я… — он поперхнулся шампанским, которое успел схватить со стола. — Конечно.
— Пока…
Глава тринадцатая
Я положил руку на обернутое мягкой кожей рулевое колесо и расслабленно развалился на сиденье. Еще одно преимущество небольших габаритов — можно спокойно развалиться в «Жигулях» — это моя вторая разъездная машина, такая же потертая и так же хорошо рвущая с места, как и первая.
Ждать мне пришлось где-то с час. В машине было куда приятнее, чем в фойе театра юмора. Такое количество голубых и им сочувствующих в одном помещении — это опасно для психики и здоровья, как скопление ядовитого газа.
За этот час я наслушался столько всяких благоглупостей, похабщины, недвусмысленных предложений, которые говорили моему новому «клиенту» и которые говорил он. Микрофон работал исправно и, как настоящий труженик, перекидывал слова и звуки мне на приемник.
Наконец, тусовка в театре начала выдыхаться вместе с разлитым по стеклянным бокалам шампанским, и тусовщики начали двигать по домам.
— Вы подумайте о моем предложении, — проворковал «клиенту» продюсер женского трио «Роза любви». Еще сидя в зале театра, я обратил на него внимание. Он весь сиял, как вывеска на соседнем гастрономе — неоновой голубизной.
Продюсер договорился с «клиентом» о взаимовыгодном сотрудничестве и о том, как бы закрепить знакомство в баньке за городом.
— Скромная мужская компания, — настаивал продюсер. — И никаких женщин!
Художник был в принципе не против, однако чувствовалось, что настроение у него просто отвратительное.
Шестисотые «мерсы» и «бентли» стали отчаливать от стоянки перед .театром.
Вот и «клиент». Сел в свою розовую (выбрал же цвет!) «Мазду-626». Тронул машину вперед.