Это «что-нибудь» она произнесла однозначно – жертвенно и сама отрешено, как Жанна Дарк перед казнью. Ни чего не хотевший кроме сокрытия угона Бодряков начал сомневаться.
«А, что она еще в соку. Ну не в березовом, в томатном» – но к «томатам» опер был так же не равнодушен.
– Завтра выходной, приодеться сверхурочно работать… – продолжал набивать себе цену порочный мент.
– Ну Вы скажите, не стесняйтесь… – облизнула напомаженные губы торговка, задержав кончик языка на верхней губе.
– Денег я не беру – Бодряков дал понять заявительнице, что выбора у него не осталось – к тому же я с понедельника в отпуске.
– Ой, как классно во вторник я лечу в Турцию за джинсой, если за выходные найдете авто, я устрою Вам в знак благодарности поездку. Уверяю, Вы ее ни когда не забудете – она опять призывно облизнула губы.
«Прямо оралка какая то» – завораживающие передернуло Сергея Ивановича.
В воскресение девятка стояла у подъезда Алевтины. Обрадованная заявительница хотела прямо в тот же миг затащить опера в постель, и «расплатиться» сполна за его «бессонные» ночи, но к тому времени Сергею Ивановичу и впрямь захотелось съездить за кордон, где, не смотря на свой сорокет, он еще ни разу не бывал. К чести сказать Алефтина не огорчилась, а даже наоборот, обрадовано забрала у него паспорт, и пообещав все устроить в лучшем виде, но в Стамбуле, и побежала названивать знакомому консульскому работнику.
Во вторник Сергей Иванович уже сидел на челночном поезде, отправляющемся в Болгарию. Оттуда группа автобусами должна была быть доставленной в Стамбул. Сергей Иванович был доволен. Алефтина, как старшая группы, разместила всех по купе, но почему-то Бодряков оказался не вместе с ней.
«Ну ничего в гостинице номера для двоих» – успокаивал себя оперативник – «пускай по играется – «вкуснее будет».
С ним в купе ехали три парня, чей средний возраст составлял не больше тридцатника. Как только поезд тронулся, самый толстый, с длинными, волнистыми волосами, похожий на Дениса Руссоса, вытащил из-под столика свой огромный баул. Баул зазвенел посудой. Словно по незримой команде или по традиции остальные пассажиры стали залезать в свои торбы и доставать спиртное. Вскоре на столе появилось три бутылки водки и нехитрая закусь. Бодряков, почувствовав на себе три пары изучающих глаз, раскрыл молнию на своей спортивной сумке и достал припасенную для интимного вечера с Алевтиной бутылку коньяка.
«Традиции нужно уважать».
– Ну, давайте, за хороший катон без брака – прозвучал первый тост от рыжего худощавого «хлыста» по имени Миша.
Все выпили за джинсу, закусили. Потом выпили за таможню и опять закусили. Потом… Потом Бодряков вяло попытался отказаться от очередной дозы, так как Толстый кастрат «насыпал» в граненный стакан по «Марусин поясок», но не смог, так как тост был за прибыль.
– Ты чего повезешь? – поинтересовался у залезающего на верхнюю полку опера интеллигентного вида третий сосед по купе.
– Впечатления – искренне ответил Сергей Иванович, и почувствовал, что его новые знакомые в один миг протрезвели.
– Я на разведку – поправился он, и глаза успокоившихся челноков вернулись в исходное – пьяное положение.
– Красиво жить не запретишь – восхищенно пролепетал Хлыст, и стал выговаривать Толстому, что тот ему не доливает.
Сергей Иванович периодически просыпался, и сквозь дрему слышал повторяющиеся тосты про текстиль.
«Да, легкой эту работу не назовешь» – вполне серьезно подумал засыпающий опер.
Проснулся он от ужасной духоты. Внизу на столике стояла батарея из восьми пустых бутылок водки и непочатой бутылки коньяка.
«Не в почете у пролетариата напиток буржуазии» – отметил эту странность Бодряков.
– Румыния, таможня – раздался предупреждающий голос проводника.
Рыжий хлыст, лежащий напротив Бодрякова на верхней полке, что-то простонал и стал снимать с себя тренировочные штаны. Наверное, ему снился приятный сон о пьяном разврате, поскольку штаны он снимал вместе с трусами. Бодряков попытался его разбудить и предупредить о проверке, но тот огрызнулся так и не проснувшись, и упорно продолжал сучить ножками, сбивая исподнее к стопам ног. Бодряков разбудил Толстого, который весил раза в два больше Хлыста, и поэтому проснулся практически в здравом уме. Дверца в их купе была открыта, и Сергей Иванович с ужасом для себя представил картину их купе из коридора – Смрад, вонь и, раскляченный без трусов на верхней полке пассажир. Его доводы остальная компания выслушала, но обсуждать не стала, пока не выпила по сто пятьдесят.
– А хрен с ним пускай лежит – устав расталкивать Хлыста, сел на свое место Толстый, и выпив еще стал заполнять декларацию.