Первую шлюпку вывалили за борт. Давыдов, Кунин, четвертый механик Миша Борзунович и два матроса заняли места, и по команде заработала электролебедка, опуская шлюпку на воду. Когда она коснулась поверхности моря, Давыдов, сидевший на корме, и Кунин, устроившийся на носу, сбросили шлюпочные гаки, с палубы «Вишеры» отдали фалини, матросы ловко их выбрали. Теперь шлюпка ничем не была связана с судном. Миша Борзунович включил двигатель, Олег повернул румпель, взяв курс на тех, кто просил о помощи.
На катере уже видели, что к ним идут, перестали подавать сигналы и теперь только размахивали руками.
Давыдов подвел шлюпку к катеру, и Кунин бросил с носа конец, который сноровисто поймал один из двух, находившихся на этом беспомощно покачивающемся на легкой зыби суденышке.
– Спасибо! – крикнул по-русски другой и сразу же показал на обтекаемой формы рубку, откуда, видимо, был вход в кубрик: – Там больной. Нужен доктор… Доктор!
– Есть доктор! – весело крикнул Кунин. – Сейчас глянем на вашего больного…
Тот, кто принял фалинь со шлюпки, подал руку, и Борис, забросив медицинскую сумку за спину, легко вспрыгнул на палубу катера.
«Чей он?» – подумал о катере Давыдов. Флага на катере по ночному времени не было, порта приписки Олег тоже не рассмотрел и названия на носу не увидел, там была только цифра – «389». «Военный? – прикинул Олег. – Похоже… Окрашен в серо-стальной цвет и номер на борту…» Смущала только синяя вязаная шапочка с красным помпоном на человеке, который сейчас пожал доктору руку и, открыв дверь рубки, знаком предложил ему туда войти.
Борис Кунин скрылся в рубке, следом вошел человек в вязаной шапочке, а другой неожиданно сбросил фалинь шлюпки в воду.
Второй штурман не успел еще ничего понять, как вдруг мощно взревел двигатель странного судна. Человек, сбросивший фалинь, в два прыжка достиг рубки и скрылся в ней.
Катер резко метнулся в сторону.
– Стой! – заорал остолбеневший Олег. – Стой! Куда!
А катер с места развил огромную скорость. Нос его вдруг приподнялся и вышел из воды, обнаружив подводные крылья.
– Что делает, гад! – закричал Олег, еще не уловивший до конца, какая трагедия разыгрывается на его глазах. – Миша! Запускай мотор! – Он даже не подумал о том, что его шлюпке не угнаться за этим скороходом, он в запальчивости думал только об одном: догнать этих типов и должным образом наказать за такие непотребные на море шутки.
Катер между тем не собирался уходить. Отойдя на три-четыре кабельтовых, он, заложив крутой вираж, лихо развернулся и помчался прямо на шлюпку, которая все еще стояла на месте, поскольку растерявшийся Миша Борзунович никак не мог завести двигатель.
– Назад! – крикнул Олег, вскочив на кормовую банку. – Назад! Что делаете, падлы…
Неотвратимое надвигалось на тех, кто был в шлюпке. Олег не мог еще осознать, что происходит. Страха у него не было, было злое недоумение и состояние лихорадочного напряжения, связанное с яростным ощущением и собственной беспомощности, и необходимости принять правильное решение.
Олег выхватил из-за пазухи ракетницу и выстрелил по катеру. Ракета хлопнулась о рубку и брызнула зелеными искрами.
Еще через мгновение катер ударил в борт шлюпки. Его форштевень пробил ее там, где стоял двигатель, и подмял под себя сразу умершего Мишу Борзуновича.
Оба матроса оказались в воде.
Олег Давыдов перед ударом катера по шлюпке собрался и, когда форштевень навис над ее бортом, изо всех сил оттолкнулся от кормовой банки, прыгнул вверх. Руки его достали до лееров ограждения палубы, он в немыслимом рывке подтянулся, забросил тело на катер, сила инерции швырнула его к рубке, штурман ударился о нее головой и потерял сознание.
Оставив за кормой обломки разрезанной пополам шлюпки, беспомощно качающийся на поверхности труп механика и барахтающихся в воде матросов, серо-стальной катер с бортовым номером «389» развернулся и, увеличив скорость, рванулся к надвигающейся с северо-востока полосе тумана.
VI
Когда в воскресенье утром Артем Логинов и Николай Колмаков прибыли на заставу имени Петра Игнатенко, они узнали, что бульдозер из пограничной зоны уже убран, а поверженный им забор восстановлен.
– Быстро вы со всем управились, – сказал Колмаков старшему лейтенанту Анатолию Звягину, который уже около двух лет командовал заставой.
– Застава не может жить с дыркой в заборе, – заступился за Звягина Логинов. – Мы зафиксировали следы, запротоколировали действия по осмотру окружающей местности. Все есть в деле…
– Я понимаю, – согласился Колмаков. – Тогда пошли глянем, где это происходило. Начнем со строительного участка.
– Воскресенье… Там сейчас никого нет, – сказал Звягин. – Кроме сторожа…
– После того случая строители стали охранять объект, – пояснил Логинов.
Втроем они побывали там, откуда начал странный путь бульдозер, посмотрели и на самого «виновника». Колмаков задал сторожу, пенсионеру из поселка при Синегорском целлюлозно-бумажном комбинате, несколько незначительных вопросов, на которые тот с готовностью ответил. О большем спрашивать старика не имело смысла, он работал в качестве сторожа всего второй день.
Потом вернулись на заставу, где их встретил прапорщик Колов, ветеран заставы, прослуживший здесь более двух десятков лет.
– Рад вас видеть в родных краях, Николай Иванович, – тепло приветствовал он Колмакова. Колов знал, что бывший его воспитанник стал чекистом, знал о его майорском звании, но гражданское обличье Колмакова позволяло внести в общение с гостем элемент некоей домашности.
– Опоздали мы на баньку, Никита Авдеевич, – сожалеючи сказал Колмаков. – Вчера, небось, застава мылась, в субботу.
– Это точно, – согласился Колов – Парнишек я вчера пробанил… Но мы для вас особо истопим. Я, как товарищ старший лейтенант сообщил, что вы будете, занарядил ребят на дрова. Вот уже и затопили… – Старшина показал рукою на белый дымок, поднявшийся над приземистым, но просторным домиком. Баня стояла несколько на отшибе, между хозяйственным двором и коттеджами, в которых жил и сам прапорщик с женою и двумя детьми, и офицеры с семьями: начальник заставы, его заместители.
– Покормим вас обедом, покажем хозяйство, обойдем участок – и пожалуйте в парную, – продолжил Колов. – Так что по этой части полный будет у нас порядок…
С главной дороги, которая пересекала территорию заставы от ворот, ведущих в пограничную зону, до ворот, выводящих непосредственно к границе, за линию контрольно-следовой полосы, они свернули влево и подошли к обелиску, который стоял у могилы Петра Игнатенко.
На мраморной плите выбитую золотом надпись покрывали свежие цветы. Вокруг обелиска были посажены серебристые ели, за ними разбиты клумбы.
– Третьего дня приезжала Анастасия Михайловна, – тихо сказал прапорщик Логинову, но Колмаков расслышал его слова. – Днем все обиходила, а потом всю ночь просидела у могилы.
– Я знаю, – отозвался Логинов.
– Но мы сами тут следим, чтоб был всегда порядок…
– Спасибо, Никита Авдеевич, – дрогнувшим голосом проговорил Артем.
Обогнули новое двухэтажное здание, в котором жили воины-пограничники, располагалась дежурная часть, канцелярия, столовая с кухней, помещенные для отдыха и комната для приезжих.
– Построились, значит, – сказал Колмаков. – А куда дели старый сруб? – Деревянное здание в прошлый его приезд еще стояло рядом.
– Разобрали и построили скотник, – сказал начальник заставы. – Теперь у Никиты Авдёевича пять коров…
– И четыре телка, – добавил Колов. – Свиньи, как всегда, на откорме. Теперь вот и кур собственных завели. Кроликов тоже… Хотите глянуть?
– А что? – сказал Колмаков. – Глянем…
Он знал, что подсобное хозяйство – законная гордость старшины заставы, что ему будет истинная радость, если гости посмотрят его буренок и чушек, кур и кроликов… Держать скотину – давняя традиция на границе. У Колова для молодых парней, несущих службу на свежем воздухе, каждый день меряющих ногами трудные приграничные километры, всегда и парное молоко от пуза, и картофель. Да и с салом. Помидоры, огурцы, капуста, брусника моченая, соленые и сушеные грибки, клюква никогда не переводятся. И самим хватает, и гостей попотчевать есть чем.