«Там забор подходит к реке, – вспомнил Николай. – А скакали мы по досточкам вдоль восьмого, девятого и десятого участков правого фланга…»
Он с внутренним удовлетворением почувствовал вдруг, как пришло к нему сейчас особое ощущение границы, это непередаваемое словами чувство, которое знакомо только пограничникам. Николай Колмаков любил границу. Он знал, что именно она сделала его таким, каков он есть.
– Товарищ подполковник, – сказал подошедший начальник заставы Звягин, – пока все тихо…
– Что же здесь было? – спросил Логинов
– Сержант Паршин, доложите, – приказал Звягин.
По словам старшего наряда выходило, что рядовой Нечитайло услышал шум двигателя. Похоже было, что стрекочет лодочный мотор. Видимость была неважная, только часть реки просматривалась визуально. На экране радиолокационной станции никаких отметок не возникало, но шум мотора то появлялся, то вдруг разом стихал. Семен Паршин сообщил об этом дежурному по заставе, а тот предупредил соседей за рекой, вторую заставу.
– Как это шум «разом стихал», – спросил Логинов. – Тише становился?
– Нет, совсем отрубался, товарищ подполковник, – пояснил Паршин. – Ну, будто мотор выключали. А потом…
Рядовой Нечитайло добавил, что видел в небе тень. Он обратил на нее внимание сержанта, но тот ничего не заметил.
– Совсем ничего, Паршин? – спросил майор Колмаков.
– Как вам сказать, – замялся сержант. – Вообще, что-то мелькнуло, но мне думается – это сова или летучая мышь.
– Летучие мыши здесь не водятся, Паршин, – сказал Логинов – А вот сова… Что на второй заставе?
– На воде они ничего не обнаружили, – ответил Звягин. – А вот шум мотора слышали.
– Значит, шум мотора, тень в небе, а на воде ничего, – проговорил Логинов. – А что это за огонек там наверху?
– Это на крыше замка Хельяс, товарищ подполковник, – пояснил начальник заставы. – К старику-хозяину неделю назад приехали гости, и он зажег все фонари в усадьбе. Это горит огонь на мачте с флюгером. Вот уже несколько ночей горит.
– Я не читал об этом в сводках об изменениях на границе, – тактично заметил Логинов, и все же окружающие явственно ощутили, как смутился начальник заставы.
– Мы не придали значения… – объяснил он.
– Потом поговорим, – мягко остановил его Логинов. – Усильте наблюдение на этом участке, предупредите второю заставу. Это приказ. Возможно нарушение воздушного пространства. Впрочем, не исключено, что оно уже состоялось. Глядите в оба, парни. И не только на воду.
Он подошел к Семену Паршину и взял его за локоть.
– Это не сова, сержант, и не летучая мышь, тем более. Над вами летал дельтаплан с небольшим моторчиком, по шуму вы приняли его за лодочный двигатель. А огонь над крышей замка – ориентир для него. Такие вот дела… Поощрите рядового Нечитайло, товарищ старший лейтенант. А теперь быстро на заставу. Мне нужно позвонить начальнику отряда. Пошли, Николай Иванович.
В той же последовательности – начальник заставы задержался на посту – они двинулись в обратный путь по дозорной тропе. Колмаков приноровился к тропе, почти не оступался.
«Еще пару ночей побегать по досточкам, и буду вовсе бравый пограничник, – подумал он, улыбаясь в темноте. – Почти такой же, каким я был тогда».
Едва он вспомнил о том времени, как память услужливо развернула перед ним роковые события никогда не забываемой тревожной ночи.
IV
Тогда их обнаружил черный Ремиз. Ему же и досталась первая пуля из пистолета одного из двух нарушителей, остановленных Петей Игнатенко.
Игнатенко был на два года старше Николая и Артема, но Петру дважды выходила отсрочка по семейным обстоятельствам, и призывались они вместе, весной 1965 года.
Мать Петр потерял, едва закончив семилетку, рано пошел работать – надо было содержать себя и отца, инвалида Великой Отечественной войны. В 1964 году Петр приехал по делам в Моздок, сам он жил в станице Черноярской, встретил случайно Настю и вскоре увез ее к себе. Навсегда покорил сердце первой красавицы города, одноклассницы Артема и Николая, этот лихой и чубатый выходец из кубанских казаков, переселившихся после революции на Терек.
Свадьбу сыграли в станице. Настя весь класс пригласила – и тех, кто остался в Моздоке после окончания школы, и тех, кто уехал учиться в вузы неподалеку – в Орджоникидзе, Нальчик, Грозный.
Через полгода отец Петра умер. Молодая жена призыву в армию не помеха – и Игнатенко получил повестку из Моздокского райвоенкомата. Маленького Петра Настя родила, когда они все трое прошли курс молодого бойца, приняли присягу и занимались в учебном отряде, в городе Кронборг.
В пограничных войсках поощряются земляческие традиции, справедливо считается психологически цементирующим коллектив заставы то обстоятельство, если служат вместе братья или трое-четверо парней из одного села, района. Поэтому всех троих и отправили на заставу № 1.
Петр Игнатенко был добрым и умным парнем, хотя по части эрудиции несколько отставал от своих земляков. Артем Логинов, сын известного в округе бывшего военного врача, осевшего в Моздоке после расформирования прибывшей из Германии дивизии, закончил десятилетку и первый курс медицинского института в Орджоникидзе. В армию он ушел, сделав вывод, что благородная профессия отца не для него. Развитым парнем был и Николай Колмаков. Его родители были местные, происходили из тех еще гребенских казаков, которые с незапамятных лет поселились за Гребнем – Терским хребтом, в нижнем течении реки. Николай рос без отца, тот оставил семью через два года после возвращения с фронта, когда мальчонке едва исполнился годик, а старшей сестре его, Веронике, было пять лет. Отец, четыре года подвергавшийся смертельной опасности, не выдержал испытания обыденностью, не смог найти себя в трудной и более чем скромной жизни тяжелых послевоенных лет. Он вернулся к фронтовой подруге, сандружиннице его роты, вдвоем они уехали на Сахалин, и откуда исправно приходили переводы и посылки с красной рыбой и икрой, невиданной прежде в их бедном доме.
Николай с раннего детства пристрастился к книгам о географических открытиях, морских приключениях и, конечно, про разведчиков. Когда подошло время выбирать профессию, он некоторое время колебался между геолого-разведочным факультетом Московского горного института и Ленинградским высшим инженерным морским училищем. Победило последнее… Но подвела математика. Николай получил на письменном экзамене тройку и не прошел по конкурсу. Он остался в Ленинграде, пошел работать матросом в речное пароходство, плавал на самоходной барже. В декабре баржу вывели из эксплуатации и поставили в затон. Такая служба показалась Николаю скучной. Он протянул еще два месяца, а в марте Вероника написала, что мама заболела, тоскует, хочет его видеть. Колмаков вернулся в Моздок, и с весенним призывом отправился служить в пограничные войска.
Когда они прибыли из учебного отряда на свою заставу, то сразу почувствовали другую организацию военного быта. На заставе каждый занимался своим делом, у каждого были определенные обязанности на все время службы, на какой-то ее отрезок и на будущие сутки. Ровно в девятнадцать ноль-ноль собирали весь личный состав на боевой расчет, и каждый пограничник получал наряд на ближайший день: чем, где и как он будет заниматься.
Поражала тишина, царившая на заставе. Здесь даже команды отдавались, не повышая голоса, ровно и спокойно, здесь не топали сапогами на плацу и не разносилась окрест разудалая маршевая песня. Пели, конечно, – кто не любит дать душе своей выговориться песней, – но по-домашнему пели, под гитару, да и то вполголоса, потому что в любое время суток кто-нибудь да спит на заставе после ночного дозора на границе.
Петр Игнатенко быстро стал любимцем заставы. Он хорошо играл на гитаре, знал множество песен на все вкусы. К нему тянулись и одногодки Артема с Николаем, и те, кто ходил уже в «старухах». Петра можно было бы назвать по модной социологической терминологии неформальным лидером, только он довольно быстро стал и формальным – начальником расчета РЛС, потом командиром отделения, сразу получил звание сержанта, три золотых лычки на зеленые погоны.