– У меня, знаешь ли, врождённая патология. Сердце в форме ловушки для осьминогов. Вот и не попадают туда мужики. Одни осьминоги заплывают.
Утром Наташа повела Катю в гости к прабабушке и прадедушке, а Лара отправилась к Хованским. Очень переживала, удастся ли достучаться до их сердец. И что сказать в домофон? Повезло, дверь распахнулась перед её носом, вылетела стая девчушек, и последняя даже вежливо придержала дверь перед ней. Некоторое время стояла перед дверью, восстанавливая дыхание. Наконец решилась и протянула руку к звонку. Дверь распахнулась почти моментально. На пороге стояла небольшого роста женщина с фигурой типа «снежная баба» – узкие плечи и очень широкие бёдра. Судя по её реакции, ждала она кого-то другого.
– Мне надо поговорить с Хованским Андреем Павловичем.
– Вы по какому вопросу?
– По личному.
– А точнее?
– Это я ему объясню, – возмутилась Лара желанием мамаши контролировать сына. – Или он недееспособен?
В это время распахнулась дверь напротив, судя по тому, что вывалился оттуда мужчина с мокрой головой, это была ванная. Лара взглянула на него и завершила разговор:
– Да, недееспособен.
И стала спускаться по ступенькам. А из лифта выходили парень с девушкой. Парень нёс стойку для переливания крови, девушка – чемоданчик. Цель их визита не предполагала иного толкования: «откапывать будут». У Лопахиных, как у любого семейства с пьющим родственником, тоже были знакомые медики, выводящие из запоя.
У соседнего дома ей пришлось присесть на заснеженную скамейку, чтобы справиться с одышкой. Она шла в семью вузовских преподавателей, боясь, что они могут оказаться людьми бессердечными. Но что в семье может оказаться обыденный, а потому ещё более безнадёжный изъян, об этом она как-то не подумала. Подошла к Ларе рыжая собачонка, обнюхала её руки.
– Вот так, подружка, – сказала ей Лара. – Фея напрасно стучала волшебной палочкой по тыкве. В карету она так и не превратилась.
Глава девятая, в которой ведутся разговоры у больничной койки
Надоедливо гудел телефон. «Сколько можно», – с досадой подумала Лара. А потом дошло: «Значит, уже утро, я, наверное, на работу опоздала». С трудом разлепила глаза. Действительно, утро. В больнице. Врач подошёл. Тот самый, у которого она первый раз лечилась. Да, она же сама к нему просилась. Он взял с тумбочки телефон и буркнул: «Да! Она не может подойти. Под капельницей. Да! В третьей кардиологии. Если мать, должны знать. Она тут у нас не так давно уже лежала. На Толбухина, да». И Ларе: «Выключу, надоел».
– О-о, – застонала Лара.
– Что не так?
– Мама!
– Она что, тоже сердечница? Ей плохо станет?
– Это мне совсем плохо будет.
– Понятно. Мама – из осьминогов?
– Мама не осьминог. Но все люди в моём сердце рано или поздно начинают выделять яд.
– Ага, и отращивать присоски на щупальцах.
Какой человек лёгкий! Ничего объяснять не надо. И говорит с ней на понятном языке. Недаром Лара вчера попросила скорую отвезти её сюда. Ей после посещения Хованских совсем плохо стало. Она даже вещи собрала на случай, если придётся в стационар ехать. Но потом ничего, оклемалась. Наташу с Катей обедом накормила и до машины проводила. Передохнула и на дежурство в аквацентр пошла. В бассейне поплохело, а потом ничего. А вот когда ночью уже к выходу шла, поняла, что всё, лимит исчерпан. Охрана ей скорую вызвала.
Через два часа после звонка до неё добралась мать. Верещать она принялась от порога. К счастью, по коридору врач проходил. Поставил на место сходу. Она подсела к Ларе на койку и песню сменила:
– Всё! Хватит. Возвращайся домой. Чего ради гробить себя дополнительной работой, чтобы потом отдавать всё заработанное за съёмную квартиру?
– Мам, а дома хорошо?
Мать опешила:
– А что плохого?
– У нас, чтобы одной побыть, надо или в туалет, или в ванную. Только ведь ненадолго. Другим тоже надо.
– Конечно, мать виновата. Не обеспечила вас жильём!
– Мам, мы уже и сами родители больших детей. И тоже их ничем не обеспечили. Но жить-то как-то надо! Вот и живём… кто как может. Тебе, чтобы разрядиться, надо проораться. А мне – помолчать в тишине. Значит, жить нам надо отдельно.
Мать всхлипнула. Удивительно, что не взвыла. Видно, предупреждение врача пока ещё действовало:
– Ну, спасибо, доченька, оценила материнскую заботу…
– Оценила? То есть конвертировала в денежном выражении? Ты обо всех нас заботилась, мама… и сейчас заботишься. Но я не оценила. А Володя оценил? В чувствах или в денежном выражении? Он дом свой продал… не спорю, дом его! Но по сравнению с тем домом, в котором он живёт… ты ведь хвалилась Семёновне, какой Володенька дом построил, фотки показывала. По сравнению с его особняком эта деревенская халупа – тьфу! И деньги, которые он за него выручил – тьфу! Не для нас, конечно, для нас это было бы просто богатством. А в чувствах? Что значил этот дом для нас всех? Покой! За эти 8 лет все Витины дружки в городе сгинули. А он держится. Экономия! Вы с огорода кормились. И за Вику душа не болела: подросток в деревне, опасностей и соблазнов меньше. И всё это Володя оценил… в той самой сумме. Для него маленькой, для нас большой. Про Витю не говорю, он свою собственную жизнь не ценит…