– Кстати, о сиськах. Что у тебя с Катей?
– Ничего у меня с Катей. Покончили мы с ней.
– Ладно, не горячись. Давайте встретимся… ну, хоть у нас. Алла поляну накроет, пацаны в компе посидят, а вы попробуйте наладить мосты.
– Никаких мостов!
– Дим, ну, гульнула баба… с кем не бывает? Что же сразу дом разорять, квартиру делить? Ты ведь, небось, тоже не без греха?
– Понял, откуда ноги растут. Неужели риелторша моя уже приходила? И Катерина к Алке кинулась. Ишь, даже про себя рассказала… я-то молчал!
– Дима, возьми паузу! У вас же сын!
– Была пауза. Месяц. Хватит! Я у Толи живу, надоел ему хуже горькой редьки.
– Ты всерьёз хочешь добро делить с ней? Да будь ты мужиком!
– А по-твоему я должен к полтиннику без жилья остаться? На барахло не претендую. Но квартиру будем делить. В неё ведь старенькая родительская вложена.
– Так и машину делить придётся…
– Это само собой. Я к ней послал человека с разумным предложением. Там ведь… я не договорил. Третий этаж издательства весь под арендаторами: адвокат, риелтор, мебель на заказ, благотворительный фонд, гадалка, секта какая-то, даже частный детектив. Вот – 11 арендаторов. Так я с риелтором попутно и свой вопрос порешал. У неё есть хороший вариант размена. С доплатой, естественно. Вот на доплату мой Росинант уйдёт. А потом можно разводиться. Заявление я уже подал.
– Дим, может, помиритесь ещё?
– Нет. Меня от неё тошнит! Сына настроила! Он звонит всегда только про деньги! Последний раз у школы встречались… поездка там у них на каникулах. Я говорю: у матери бери, с меня нынче за два месяца алименты вычли. А я, между прочим, за прошлый месяц ей в руки отдал! А он: ты должен! Я психанул: если я тебе только деньги должен, так это через кассу. Видеться тогда совсем необязательно.
– А он что?
– Заплакал…
– Ну как так можно? Представить себе не могу, чтобы я так сына…
– Вот и я не представлял.
Помолчали.
– Ладно, пойду я. Дел ещё…
– Дим, ты приходи вечером всё равно. Хоть пожрёшь. Катьку звать не будем.
– Там видно будет.
Вышел из кабинета начальства и сказал сам себе: «А то я не знаю, какая Алка настойчивая. Приди, как же. Кусок в горло не полезет!»
С утра опять Саня привязался: почему не пришёл, да почему телефон отключил? А вот, видишь, второй месяц в рваных ботинках хожу. Простыл, температура у меня. Вот и отключил. А почему не позвонил – потому что знал, что Катерина у вас, и вы вместе попрётесь больного навещать. Думаете, пока больной и бессильный, вы сможете взять меня тёпленьким! Саня хихикнул, мол, секс – хорошее согревающее средство. Какой секс, меня от её вида блевать тянет! Нет, не понимает! Знаешь что, мне к 11 на похороны. Да, надо посмотреть на коллектив в особой ситуации.
Выразил сочувствие мамаше покойной, нестарая такая женщина с усиленно скорбным видом. Та крепко держала за руку маленького лопоухого мальчика. У этого не скорбь на лице, а бесконечный испуг. Отходя, услышал разговор:
– Правду Дуня говорила, гадина её мамаша. Вся насквозь фальшивая. Ишь, тринадцать лет дочь не видела, а сейчас завопит: «Да как же я без тебя!»
Это главбух с заместительницей. Пристроился в процессии за ними следом. В случае чего информацией поделятся. Ещё подумал, что эти две женщины – типичные представительницы издательства. Одна – холёная, дорого и со вкусом одетая и причёсанная. Главбух Нина Васильевна. Подтянутая, хоть и в годах. Ближе к шестидесяти. Приветливая, открытая. Позавчера быстро ему в душу влезла, риелтора присоветовала. Заместительница Лариса Александровна – моложе лет на 10-15. Брюки, мешковатая куртка, кепочка «Грачи прилетели», какие сейчас пенсионеры донашивают. На ногах растоптанные кроссовки, на плечах рюкзачок. Измождённая, три крупные родинки на смуглом лице. Белеют отросшие корни волос. Обе высокие, пожалуй, выше его ростом.
– Да что же это делается, – воскликнула Лариса Александровна и схватила впереди идущую Дунину мать за руку. Та вскрикнула. – Нина Васильевна, да что же это!
Нина Васильевна хладнокровно выдернула из своего воротника декоративную булавку гигантского размера и воткнула её в руку Дуниной матери. Та завопила.
Образовался затор. Сидящая на корточках Лара дула на посиневшую ручку мальчика. Он плакал. Нина Васильевна поясняла окружающим:
– Сжала ручонку так, что косточки ему, наверное, все переломала. Говорила Дуня, что у неё мать садистка. Теперь вижу, так оно и есть!
Бабка растерялась, потом стала объяснять, что сжала руку от скорби.
– От скорби собственные губы кусают, а не детей пожирают!
Прибежал главный редактор «Молодёжки» Баринов и двинул процессию, расставив всех по своим местам. Только Лара с мальчиком ушли назад.