— Медь, свинец, ртуть. Растения содержат много тяжелых металлов. Возможно, это эволюционное защитное приспособление, чтобы их не ели.
— Значит, первые поселенцы… — начал Саймон.
— Нет, это исключено. Эти растения никто есть не станет.
— Откуда вы знаете?
Только этого Вернадский и ждал. Он торжественно провозгласил:
— Вы видите перед собой скромного мученика науки. Я их попробовал.
— Что? — вскричал Нови.
— Не беспокойтесь, Нови, я только лизнул разочек. Я — из осторожных мучеников. В общем, они горькие, как стрихнин.
— А кроме того, — добавил Нови, подумав, — поселенцы погибли не от отравления тяжелыми металлами. Симптомы были совсем другие.
Эти симптомы прекрасно знали все. Затрудненное, болезненное дыхание, и чем дальше — тем хуже. Вот и все…
…Приближался вечер. Лагранж-I стоял уже низко над горизонтом. День выдался ясный, теплый, и Вернадский был им доволен.
Сейчас от него падала длинная красная тень, и только нижняя ее треть, совпадавшая с тенью от Лагранжа-II, была серой. Он протянул руку, и она отбросила две тени: нечеткую оранжевую футах в 15 от него и более густую голубую в той же стороне, но футах в пяти. Поодаль появился Марк Аннунчио. Вернадский отставил в сторону свой нуклеометр и помахал рукой.
— Иди сюда!
Юноша робко приблизился.
— Тебе чего-нибудь надо?
— Я… я просто смотрел.
— Знаешь, что я делал?
Марк замотал головой.
— Это нуклеометр. Его втыкают в землю, вот так. У него наверху — генератор силового поля, так что его можно воткнуть в любой камень.
Продолжая говорить, он нажал на нуклеометр, и тот на два фута погрузился в скальную породу.
— По бокам стержня есть микроскопические устройства, каждое из которых испаряет около миллиона молекул окружающей породы и разлагает их на атомы. Потом атомы разделяются по заряду ядер и массе, и результаты можно прямо считывать вот с этих шкал. Получается содержание различных элементов в коре. На Малышке они распределены очень равномерно. Кислорода мало — в среднем каких-нибудь 42,113 %. Кремния тоже мало — 22,722 %. Зато тяжелых металлов в 10—100 раз больше, чем на Земле.
Вернадский и сам не знал, зачем он все это говорит мальчишке. Отчасти потому, что всегда приятно иметь внимательного слушателя. Когда не с кем поговорить о своей профессии, иногда становится одиноко и грустно. И он продолжал:
— Легкие элементы распределены равномернее, чем на Земле. В океанах здесь не преобладает хлористый натрий, а довольно много солей магния. А литий, бериллий и бор? Они легче углерода, но на Земле и на других планетах встречаются очень редко. А тут их много. Почти 0,4 % коры, а на Земле — только 0,004 %.
— А есть у вас цифры содержания в коре всех элементов?
— Пожалуйста.
Вернадский вынул из заднего кармана брюк сложенную бумажку и показал ее Марку. Тот просмотрел цифры, повернулся и зашагал прочь, не попрощавшись.
Вернадский поглядел ему вслед, пожал плечами, вытащил из земли нуклеометр и тоже пошел в лагерь.
А на следующий день Марка Аннунчио застали в тот момент, когда он подстрекал экипаж корабля немедленно, сию минуту покинуть планету.
Капитану с трудом удалось уговорить людей подождать с отлетом хоть немного — чтобы только захватить и ученых.
По космическим законам подстрекательство к мятежу каралось смертью. На второй день после того, как корабль оторвался от поверхности Малышки, состоялся суд над Марком Аннунчио.
— Марк, зачем ты это сделал? — спросил психолог доктор Шеффилд.
— Потому что нам всем нужно было убраться с Малышки, не теряя ни минуты. Это был самый быстрый способ.
— А почему нам так важно было покинуть Малышку?
Марк, не колеблясь, посмотрел прямо в глаза сидевшим против него ученым и ответил:
— Потому что мы погибли бы от того же, отчего погибла первая экспедиция. Это был только вопрос времени. Может быть, и сейчас уже поздно. Может, мы уже умираем. И умрем все до единого.
— Почему же ты не рассказал все нам, Марк?
— Потому что никто мне не поверил бы.
— От чего же, по-твоему, они умерли?
Все затихли. Марк огляделся вокруг и ответил:
— От пыли.
Раздался общий хохот, и щеки Марка вспыхнули.
— Что ты хочешь сказать? — спросил Шеффилд.
— От пыли! Пыли, которая в воздухе! В ней — бериллий. Спросите у доктора Вернадского!