Это был настоящий двойник Земли. А те отличия, о которых говорилось в сообщении Макоямы, были в пользу Малышки. Насколько было известно до сих пор, на Малышке ничто не угрожало человеку. Никто и не подумал бы, что там может таиться какая-то опасность.
Если бы только не то обстоятельство, что первая колония людей на этой планете погибла до последнего человека.
Хуже того, это произошло таким образом, что вся сохранившаяся информация никак не могла объяснить, что же все-таки случилось.
7
За два часа до посадки Шеффилд пришел в каюту к Марку. Сначала их поселили в одной каюте. Это был эксперимент: мнемонисты не любили находиться в обществе нонкомпосов. Даже самых лучших. Во всяком случае, эксперимент не удался. Почти сразу же после старта покрытое испариной лицо и умоляющие глаза Марка ясно показали, что ему необходимо остаться одному.
Шеффилд чувствовал себя виноватым. Он отвечал за все, что было связано с Марком, – неважно, была в этом его вина или нет. Он и ему подобные брали детей вроде Марка и своим воспитанием губили их. Их рост искусственно ускоряли. Из них делали все, что хотели. Им не разрешали общаться с нормальными детьми, чтобы они не приобрели привычки к нормальному мышлению. Ни один мнемонист еще не вступил в нормальный брак, даже в пределах своей группы.
Поэтому Шеффилд чувствовал себя страшно виноватым.
Первую дюжину таких ребят вырастили двадцать лет назад в школе Ю. Караганды. Со временем Караганда по каким-то неясным причинам покончил с собой, но другие психологи, менее гениальные но более респектабельные, и в том числе Шеффилд, успели поработать с ним и стать его учениками. Школа росла, к ней прибавились другие. Одна из них даже была основана на Марсе. В данный момент в ней училось пять человек. По последним сведениям, в живых насчитывалось 103 человека, прошедших полный курс (естественно, до конца доучивалась лишь малая часть поступавших). А пять лет назад Общепланетное правительство Земли организовало в системе Департамента внутренних дел Мнемоническую Службу.
Мнемоническая Служба уже окупилась сторицей, но об этом эмали лишь немногие. Общепланетное правительство не устраивало вокруг нее шума. Это было его уязвимое место – эксперимент, неудача которого могла дорого обойтись. Оппозиция, которую с трудом уговорили не замешивать этого вопроса в предвыборную кампанию, не упускала случая поговорить на общепланетных съездах о «разбазаривании средств налогоплательщиков». И это – несмотря на то, что существовали документальные доказательства обратного.
В условиях машинной цивилизации, заполнившей всю Галактику, трудно научиться оценивать достижения невооруженного разума. Этому нужно долго учиться. «Сколько же?» – подумал Шеффилд.
Однако в присутствии Марка следовало скрывать грустные мысли. Слишком велика опасность того, что это повлияет на его настроение. Поэтому Шеффилд сказал:
– Ты выглядишь прекрасно.
Марк, казалось, был рад с ним увидеться. Он задумчиво произнес:
– Когда мы вернемся на Землю, доктор Шеффилд…
Он запнулся, слегка покраснел и продолжал:
– То есть, если мы вернемся, я достану, сколько смогу, книг и пленок о народных обычаях и суевериях. Я почти ничего о них не читал. Я был в корабельной библиотеке – там на эту тему ничего нет.
– А почему это тебя интересует?
– Да это все капитан. Вы, кажется, говорили – он сказал, команда не должна знать, что мы посетим такую планету, на которой погибла первая экспедиция?
– Да, конечно. Ну и что?
– Потому что космолетчики считают плохой приметой посадку на такой планете, особенно если она с виду безобидна, да? Их называют «ловушками для простаков».
– Верно.
– Так говорит капитан. Но только, по-моему, это нeпpaвдa. Я помню, что есть семнадцать годных для жизни планет, с которых не вернулись первые экспедиции и не основали там колоний. И все равно потом все они были освоены и теперь входят в Конфедерацию. Взять хотя бы Сарматию – теперь это вполне приличная планета.
– Но есть и такие планеты, где постоянно происходят несчастья.
Шеффилд нарочно сказал это в утвердительной форме. «Никогда не задавайте наводящих вопросов», – таков один из Законов Караганды. Мнемонические сопоставления – не сознательное порождение разума; они не подчиняются воле человека. Как только задается прямой вопрос, появляются в изобилии сопоставления, но лишь такие, какие мог бы сделать любой более или менее сведущий человек. Только подсознание может перебросить мостик через огромные, неожиданные пробелы.
Марк попался на эту удочку, как это сделал бы на его месте любой мнемонист. Он энергично возразил:
– Нет, я о таких не слыхал. Во всяком случае, если планета вообще годится для жизни. Если она вся ледяная или сплошная пустыня – тогда другое дело. Но Малышка не такая.
– Да, не такая, – согласился Шеффилд.
– Тогда почему бы команде ее бояться? Я думал об этом все время, пока лежал в постели. Вот почему я и решил посмотреть судовой журнал. Я никогда ни одного не видел, так что все равно это было бы полезно. И, конечно, я думал, что найду там правду.
– Угу, – произнес Шеффилд.
– И, знаете, я, кажется, ошибался. Во всем журнале нигде не говорится о цели экспедиции. Это значит, что цель составляет секрет. Похоже, что он держит ее в тайне даже от других офицеров корабля. А корабль там в самом деле назван «Георг Г. Гронди».
– А как же иначе?
– Ну, не знаю. У меня были кое-какие подозрения насчет «Трижды Г», загадочно ответил Марк.
– Ты как будто разочарован, что капитан не солгал, – сказал Шеффилд.
– Не разочарован. Пожалуй, я чувствую облегчение. Я думал… Я думал…
Он замолчал в крайнем смущении, но Шеффилд и не пытался прийти ему на помощь. Марку пришлось продолжать:
– Я думал, может быть, все мне говорят неправду, а не только капитан? Может быть, даже вы, доктор Шеффилд. Я думал, вы просто почему-то не хотите, чтобы я разговаривал с экипажем.
Шеффилд попытался улыбнуться, что ему удалось. Подозрительность была профессиональным заболеванием мнемонистов. Они жили отдельно от остальных людей и многим отличались от них. Последствия этого были ясны.
Шеффилд весело ответил:
– Я думаю, когда ты прочитаешь про народные поверья, ты увидишь, что они могут быть совершенно нелогичными. От планеты, пользующейся дурной славой, ждут зла. Если случается что-нибудь хорошее, на это не обращают внимания, а обо всем плохом кричат на каждом перекрестке, да еще с преувеличениями. Молва растет, как снежный ком.
Шеффилд подошел к гидравлическому креслу. Скоро посадка. Он без всякой надобности потрогал широкие лямки и, стоя спиной к юноше, чтобы тому не было видно его лицо, произнес почти шепотом:
– Но, конечно, хуже всего то, что Малышка совсем не такая, как те планеты.
(«Полегче, полегче. Не нажимай. Это уже не первая попытка…»)
– Нет, ничуть, – отвечал Марк. – Те экспедиции, что погибли, были не такими. Вот это верно.
Шеффилд стоял, повернувшись к нему спиной, и ждал. Марк продолжал:
– Все семнадцать экспедиций, что погибли на планетах, которые сейчас заселены, были маленькими разведочными партиями. В шестнадцати случаях причиной гибели была какая-нибудь авария с кораблем, а в семнадцатом, на Малой Коме, – неожиданное нападение местной формы жизни – конечно, не разумной. Я помню все подробности…
Шеффилд невольно затаил дыхание. Марк и в самом деле мог рассказать все подробности. Все. Процитировать на память все сообщения каждой из экспедиций, слово в слово, было для него так же легко, как сказать «да» или «нет». И он это сделает, если ему вздумается. Мнемонисты не обладают избирательностью. Это было одним из обстоятельств, которые делали невозможным их нормальное общение с нормальными людьми. По существу своему все мнемонисты – страшные зануды. Даже Шеффилд, привычный выслушивать все и не собиравшийся прерывать Марка, если тому захотелось поговорить, даже он вздохнул про себя.