Это такой круг диаметром сантиметров тридцать. Он обтянут не очень ровно связанной сеткой. К нитям сетки произвольно прикреплены птичьи перышки, кусочки меха, веревочки. Вещь милая. Подарили ее моей подруге с наказом повесить в изголовье кровати. Механизм действия ловушки и цель ее действия остались для меня непонятными. Но этот оригинальный дар коснулся темы, которая меня очень интересует.
Меня всегда удивлял и даже мучил вот какой вопрос: откуда в снах берется весь антураж? Откуда эти люди, растения, дома, горы, моря, дороги? Ведь иногда обстановка во снах бывает невероятно подробной и многообразной. Кто режиссер, ставящий эти странные действа? А толпы актеров и статистов – откуда они?
И вообще, откуда сны? Мне даже в голову пришла такая мысль. Люди умирают, но все виденное и пережитое ими где-то остается. Ведь сон – это маленькая смерть, уход из жизни. И когда нам снятся необычные сны с массой географических и других подробностей, мы просто попадаем в те места, где побывали до нас ушедшие в мир иной. При помощи сна мы подключаемся к этой информации и доселяем свои видения знакомыми людьми и обстоятельствами. А, может, вообще все, что мы видим, сразу откладывается в какой-то общий котел? И там смешивается, бурлит, и во время сна попадает в наши бедные головы.
Чего стоит, например, сон, в котором я брожу по восточному базару. Он расположен в котловине, вокруг вдали горы со снежными вершинами. День теплый, но солнца мало – легкие облака в виде простокваши покрывают небо, пыль, освещение желто-серое. Масса длинных прилавков под навесами – все деревянное, серое от старости. На прилавках горками лежат красно-лиловые огромные помидоры, светло-зеленые и желтые глянцевые стручки болгарского перца, фиолетовые баклажаны, горы всевозможной зелени, винограда, гранатов. Поодаль высятся пирамиды арбузов и дынь. Все это дивно пахнет. Много людей – и продавцов и покупателей, бороды, тюбетейки. Шум людских голосов, истошно вопят ослы, проскрипела проехавшая мимо телега. Это место, похоже, где-то в горах Таджикистана, где я никогда не была.
Или я лечу во сне вдоль бесконечной дороги среди степи, невысоко так лечу, метра 3-4 над землей, а на обочине время от времени вижу людей. Я встречаюсь с ними глазами, они провожают меня взглядом – полная женщина в черном, несущая тяжелые сумки; мотоциклист в кожаном костюме что-то чинит в своем сверкающем мотоцикле, он, не разгибаясь, поднял голову и взглянул на меня. Я не знаю этих людей, кто они?
Еще сон. Помню последнюю его часть – я иду по двору, сейчас понимаю, что это двор дома моего детства, на улице Первомайской в Ташкенте. Это часть двора за домом – узкая и длинная, но в конце не заканчивается воротами на улицу, как было в действительности, а видна покрытая травой земля. В конце двора стоит Дима Барщевский, я иду к нему. По пути попадаю в огромную лужу из жидкой грязи, шагаю по ней в незнакомых белых босоножках. Дима протягивает ко мне руки, делает непонятные знаки. Я подхожу к нему и он вполголоса говорит мне, что нашел выход. Во сне мне понятно, о чем идет речь. Все вокруг огорожено забором из «рабицы» – металлической сетки, мне надо выбраться наружу. Дима подходит к забору и отгибает нижнюю часть – я должна лечь на землю и выкатиться в отверстие, что и проделываю. Тут Димы уже нет, ко мне подходит мама – такая, какой была в молодости. Она держит за руку девочку лет трех. Я знаю, что это мамина дочка, рассматриваю ее – девочка милая, но лицо незнакомое, ни на кого из родных она не похожа. Я спрашиваю маму: правда, хорошо, что у нее такая дочка, она говорит, что замечательно. Я начинаю ей рассказывать про забор из сетки, и как я ловко выбралась, но она слушает вполуха, а потом говорит, что им пора, и они удаляются – высокая стройная мама в цветастом платье без рукавов и маленькая девочка, каштановые волосы забраны в хвостик, челка разлохматилась. Но мне некогда за ними наблюдать – нужно срочно подняться по лестнице. Лестница деревянная и очень узкая, но крепкая. Она прислонена к стене дома, в доме этажей пять, и доходит до самой крыши. Лето, солнце, но стена, к которой прислонена лестница – в тени огромного дерева, растущего рядом с домом. Я поднимаюсь, по пути заглядывая в окна – рядом с лестницей окна кухонь. За мной лезет куча народу – я никого не вижу, но тот, кто карабкается за мной, движется вплотную. Я уже устала подниматься и мне в голову приходит мысль, что ведь можно перелезть с лестницы в ближайшее окно, как-то объясниться с хозяевами и двигаться дальше (куда – не помню). Но я уже поднялась выше последнего окна, дальше до крыши – глухая стена. Тогда я прошу того, кто поднимается за мной, немного спуститься, чтобы я могла достать до окна. Это невозможно, лестница забита поднимающимися людьми. В этот момент я проснулась. Да, еще во сне было много вишен – их ели, угощали друг друга, вазы и миски с вишнями стояли на столах в кухнях, я их видела в окнах, пока карабкалась по лестнице. Меня не оставляет чувство, что сон полон символов, что мне послано закодированное сообщение.