— Подай-ка мне вон тот флакон, — сосредоточенно сказал Файтви и принялся за дело, не выказывая ни малейшей спешки.
— Н* тебе твой обломок меча, — сказал он наконец, подавая Рори зажатый в щипцах кусочек металла. — И чтобы в этом фоморе я его больше не видел!
И он начал зашивать разрез, приговаривая что-то утешительное для фомора.
— Ну что? — с гордостью сказал он, кончив накладывать шов. — Как? Это операция очень высокого класса. Узнай кто-нибудь, что я сумел провести её в таких условиях, и у меня от пациентов отбою не будет.
— Он хочет сказать, — пояснил Рори, — что если они сейчас вернутся с подмогой, нам от них будет уже не отбиться. И это верно, как никогда.
— Меня-то беспокоит другое, — сказал Файтви, с сожалением оглядываясь кругом. — Я вот всё думаю: а вдруг вы ещё кому-нибудь из них что-нибудь повредили?..
Рори так и взвыл.
— Ладно, ладно. Вот теперь я готов бежать, — сказал Файтви, вытирая ланцет о штанину.
— Теперь ты полезешь на дерево, быстро-быстро, — сказал Нэнквисс, подавая Файтви его сумку, — потому что бежать уже некуда.
Действительно, едва они все трое успели забраться на ближайший дуб, фоморы в большом количестве заполонили всю поляну, так что теперь в самом деле только и оставалось, что пересидеть на дереве. Тогда они устроились повыше, в развилках ветвей, и повели мирный разговор.
— Как это тебя угораздило вляпаться в это дерьмо? — спросил Рори у Файтви.
— Где? — обеспокоенно спросил Файтви, оглядывая себя.
— Я имею в виду, как это ты заделался врачом? — пояснил Рори, свешиваясь и глядя вниз на фоморов, снующих по поляне и принюхивающихся.
И поскольку любимцы Файтви рыскали по поляне ещё добрых полчаса, то, чтобы как-то скоротать время, валлиец и в самом деле рассказал, как это вышло, раскачиваясь вместе с веткой, на которой сидел.
Файтви-ап-Родри пришёл поступать в школу в Кармартене, ибо он хотел учиться там, только там и больше нигде. Но прежде чем он протолкался через городской рынок, чтобы позвонить в замысловатый медный колокольчик у дверей школы, которые обычно выходили куда им вздумается и в тот день как раз выходили на рыночную площадь, ему случилось трижды задержаться на этом пути. Первый раз, когда на него налетел горшечник со своей тележкой с криком: «Куда прёшь? Глаза, что ль, дома оставил?», на что Файтви рассеянно отвечал с сильным северным акцентом: «Спасибо, и вам того же, ваша милость». Второй раз он остановился на минутку возле астролога, который за умеренную плату предсказывал какую хочешь судьбу. Бегло оглядев Файтви с ног до головы и подбрасывая на ладони монетку, астролог, особо не чинясь, предсказал, что Файтви суждено стать могущественным друидом. В третий же раз Файтви углядел какие-то ножки в чулочках и повёл за ними глазами, да, на свою беду, ещё и поднял взгляд. После этого не надо было и астролога, чтобы предсказать его судьбу. Файтви ухнул в этот омут немедленно, с головой, и дальше болезнь его протекала в самой острой форме. Пока Гвен, дочь аптекаря, сновала между лотками туда и сюда, Файтви держался в двух шагах и отчаянно размышлял, с чего начать разговор. Он прикинул, что у него есть ровно пять минут на то, чтобы покорить её сердце, всего пять минут и не больше, потому что больше её мамаша никак не проторчит возле вон того лотка с овощами. Файтви успел уже бросить взгляд на эти овощи и убедился, что они все как есть несвежие, и стоит только мамаше протолкаться к лотку сквозь толпу, как она мигом почует тухлятину и повернёт назад.
— У нас в Гвинедде, — начал Файтви ненавязчиво, стряхивая, по совету Овидия, с юбки Гвен невидимую пылинку, — бывает всякое. Но чтобы я даже не знал имени девушки, которую приглашаю в кабачок, такое со мной впервые.
— А наглости тебе не занимать, — восхищённо сказала Гвен.
И оставшиеся четыре минуты Файтви нёс такое, что Овидий просто спрятался бы куда-нибудь от смущения и оттуда подавал бы ему знаки заканчивать.
Следующие три дня Файтви то и дело появлялся в аптеке, жалуясь на разные недомогания: его донимала то головная боль, то зубная, то кашель, то колики. За углом он исправно сливал в водосток все купленные снадобья и, весело насвистывая, разворачивал записочку, которую, под видом правил приёма лекарства, черкнула ему Гвен. На четвёртый день, когда они с Гвен обмывали поступление Файтви в школу Мерлина в кабачке «Красный дракон», Файтви был уже совершенно здоров.
— Всё-таки моё призвание — медицина, — говорил он между третьим и четвёртым танцем, радостно поглядывая на Гвен. — Никакой магии. Сушёные жабы, толчёные гадюки, беганье ночью в раздетом виде по полям — это всё не моё.
— Но друиды знают будущее наперёд! — возражала Гвен. — Говорят такими словами, каких простой человек и нарочно не придумает. Выбирают королей, проклинают кого им вздумается, напускают чёрный туман…
— Да ладно, людей не обморочишь, — сказал Файтви. — Тумана напускать они сколько угодно могут, а вот жениться-то друидам нельзя, и всякий это знает, — усмехнулся он, позванивая кружкой о баклажку и трогая Гвен за коленку.
Так Файтви-ап-Родри отказался от пути друида.
Ловушка для снов
Денёк начинался так славно, что Рори как истинный ирландец сразу же уверенно предсказал, что произойдёт куча неприятностей. Однако даже он не предполагал такого ужасного несчастья, какое случилось.
Пока они безмятежно закусывали чем попало у вчерашнего костерка, всё было хорошо. Пока Файтви и Рори завязывали свои башмаки, а Нэнквисс вытряхивал песок из мокасин перед долгой дорогой, всё было неплохо. Рори, деликатная душа, старался даже не упоминать Фланна Мак Фиаха, чтобы не напомнить Файтви о Гвен. Долго он крепился и наконец брякнул:
— А что, этот Фланн Мак Фиах имел успех у девушек?
Нэнквисс немедля стукнул его между лопаток тупым концом копья совсем несильно, так что если Рори чуть не упал в костёр, это его дело, и оба посмотрели на Файтви. Но оказалось, что Файтви нимало не обиделся и даже вовсе ничего не слышал, потому что в это самое время весело насвистывавший Файтви вдруг совершенно побелел, схватился за ту сторону груди, где сердце, и упал, как подкошенный. Дышать он дышал, но так, что лучше об этом не упоминать. Нэнквисс с Рори подскочили к нему.
— Что это может быть?
— Я вроде знаю, — сказал Нэнквисс, осмотрев Файтви. — Помнишь, он говорил, что его можно убить во сне? Раз можно убить, значит, можно и тяжело ранить. Вот это оно и есть. Здесь-то он по виду совершенно здоров, а там, во сне, у него, надо думать, страшная рана вот здесь, пониже сердца. Лёгкое, кажется, пробито.
— Проклятье, — сказал Рори. — То есть наш Файтви того и гляди помрёт при том, что он здоров?
— Спокойно, Файтви, — сказал Нэнквисс, глянув в открывшиеся глаза Файтви. — Пусть меня зовут помесью гремучей змеи и дикобраза, если я не вылечу тебя.
— Нет смысла лечить меня здесь, — простонал Файтви. — Умираю-то я не здесь, а во сне. Это у меня в мозгу.
— Пусть меня зовут пищей койота, если я не могу сделать ловушку для снов, — сказал Нэнквисс. — Мне нужны перья, немного глины, кожаные ремешки и ивовый прут.
— Если мне там не сделают перевязку, я здесь умру от простой потери крови, хотя бы вы притащили сюда всю королевскую медицинскую школу. А честно говоря, непохоже, чтобы кого-нибудь там заботила моя перевязка.
Тут глаза Файтви закрылись, а пальцы заскребли по земле.
— Посиди-ка с ним, — сказал Нэнквисс Рори. — Я пойду подстрелю какую-нибудь хищную птицу. Нужны перья для ловушки.
Он подхватил с земли свой лук и быстро скрылся за деревьями.