У фоморов, как известно, только один глаз, на лбу, и в этом глазу при виде Рори отразилось сожаление о том, что он, фомор, всё-таки как-нибудь не уполз.
– Отойди, не видишь, – он тебя боится? – раздражённо сказал Файтви, усаживаясь на корточки возле фомора.
– И правильно делает, – сказал Рори, несколько сбитый с толку.
– Фоморы – это же совсем маленький народ. Вымирающий. Может быть, эти даже последние. Ты хоть понимаешь, что обломал свой меч об одного из последних фоморов, а, Рори? – скорбно спросил Файтви.
– Какая мне разница, об кого, если факт, что он теперь обломан? – пожал плечами Рори.
Файтви сплюнул и некоторое время молчал, прощупывая пальцами участок вокруг раны. Фомор жалко моргал своим единственным глазом, уставившись на Файтви, но терпел.
– Пора исчезать отсюда, – торопил Рори. – А то они сейчас вернутся и ещё не так нам насажают. Слышь, Файтви? – он потряс Файтви за плечо. – Хорошенького понемножку. Я тебе потом ещё парочку поймаю.
– Так, – сказал Файтви.
– Вот что, Нэнквисс, ты не смывай свою краску! – заметил Рори, видя, что Нэнквисс собирается уже сполоснуть лицо. – А то, если что, будешь её потом опять три часа размазывать!
Тем временем Файтви уже развязывал свою сумку.
– Как сказал Гиппократ, жизнь коротка, учёба много дольше, случай мимолётен, эксперимент рискован, судить трудно, – сказал Файтви, закатывая рукава.
– Ты что это собираешься делать? – с подозрением спросил Рори.
– Извлекать обломок меча, конечно, – не задумываясь отвечал Файтви, прокаливая на огне свои медицинские инструменты.
– Да ладно, – польщённо сказал Рори. – Оставь. Обойдусь я без этого обломка. Мне любой кузнец и так перекуёт. Э, – тут только до него начал доходить смысл сказанного. – Ты станешь с ним возиться? Да если мы останемся здесь хоть три минуты, мы покойники!
Но Файтви и ухом не вёл.
– Твой Гиппократ, – сказал Рори в приступе отчаяния, – уже давно улепётывал бы отсюда сломя голову. Если бы он хоть раз в жизни издалека увидел фомора, у него бы его клятва поперёк горла застряла!..
– Подай-ка мне вон тот флакон, – сосредоточенно сказал Файтви и принялся за дело, не выказывая ни малейшей спешки.
– Н* тебе твой обломок меча, – сказал он наконец, подавая Рори зажатый в щипцах кусочек металла. – И чтобы в этом фоморе я его больше не видел!
И он начал зашивать разрез, приговаривая что-то утешительное для фомора.
– Ну что? – с гордостью сказал он, кончив накладывать шов. – Как? Это операция очень высокого класса. Узнай кто-нибудь, что я сумел провести её в таких условиях, и у меня от пациентов отбою не будет.
– Он хочет сказать, – пояснил Рори, – что если они сейчас вернутся с подмогой, нам от них будет уже не отбиться. И это верно, как никогда.
– Меня-то беспокоит другое, – сказал Файтви, с сожалением оглядываясь кругом. – Я вот всё думаю: а вдруг вы ещё кому-нибудь из них что-нибудь повредили?..
Рори так и взвыл.
– Ладно, ладно. Вот теперь я готов бежать, – сказал Файтви, вытирая ланцет о штанину.
– Теперь ты полезешь на дерево, быстро-быстро, – сказал Нэнквисс, подавая Файтви его сумку, – потому что бежать уже некуда.
Действительно, едва они все трое успели забраться на ближайший дуб, фоморы в большом количестве заполонили всю поляну, так что теперь в самом деле только и оставалось, что пересидеть на дереве. Тогда они устроились повыше, в развилках ветвей, и повели мирный разговор.
– Как это тебя угораздило вляпаться в это дерьмо? – спросил Рори у Файтви.
– Где? – обеспокоенно спросил Файтви, оглядывая себя.
– Я имею в виду, как это ты заделался врачом? – пояснил Рори, свешиваясь и глядя вниз на фоморов, снующих по поляне и принюхивающихся.
И поскольку любимцы Файтви рыскали по поляне ещё добрых полчаса, то, чтобы как-то скоротать время, валлиец и в самом деле рассказал, как это вышло, раскачиваясь вместе с веткой, на которой сидел.
Файтви-ап-Родри пришёл поступать в школу в Кармартене, ибо он хотел учиться там, только там и больше нигде. Но прежде чем он протолкался через городской рынок, чтобы позвонить в замысловатый медный колокольчик у дверей школы, которые обычно выходили куда им вздумается и в тот день как раз выходили на рыночную площадь, ему случилось трижды задержаться на этом пути. Первый раз, когда на него налетел горшечник со своей тележкой с криком: «Куда прёшь? Глаза, что ль, дома оставил?», на что Файтви рассеянно отвечал с сильным северным акцентом: «Спасибо, и вам того же, ваша милость». Второй раз он остановился на минутку возле астролога, который за умеренную плату предсказывал какую хочешь судьбу. Бегло оглядев Файтви с ног до головы и подбрасывая на ладони монетку, астролог, особо не чинясь, предсказал, что Файтви суждено стать могущественным друидом. В третий же раз Файтви углядел какие-то ножки в чулочках и повёл за ними глазами, да, на свою беду, ещё и поднял взгляд. После этого не надо было и астролога, чтобы предсказать его судьбу. Файтви ухнул в этот омут немедленно, с головой, и дальше болезнь его протекала в самой острой форме. Пока Гвен, дочь аптекаря, сновала между лотками туда и сюда, Файтви держался в двух шагах и отчаянно размышлял, с чего начать разговор. Он прикинул, что у него есть ровно пять минут на то, чтобы покорить её сердце, всего пять минут и не больше, потому что больше её мамаша никак не проторчит возле вон того лотка с овощами. Файтви успел уже бросить взгляд на эти овощи и убедился, что они все как есть несвежие, и стоит только мамаше протолкаться к лотку сквозь толпу, как она мигом почует тухлятину и повернёт назад.