- Это и есть Эва Райкова? Круто.
Я вздрогнул, вскинул голову, обнаружив на пороге Прохора. Сальная похотливая ухмылка от уха до уха, глаза пожирали лежащее неподвижно на кровати обнажённое тело. Заметив мой взгляд, он растерялся, быстро-быстро заморгал.
- А чего это с ней? - подошёл ближе, наклонив на бок голову, вгляделся в иссиня-белое лицо.
- Сознание в ванне потеряла, - бросил я, встав на ноги. - Надо отвезти её в наш медцентр.
- Сознание? Да тут... Да, конечно. П-помогу, - пробормотал он. - Может того. Искусственное дыхание сделать? Я умею.
- Не поможешь тут с дыханием, твою мать! Надо везти к нам в медцентр!
Я завернул Эву в покрывало, бережно подхватил на руки и вынес из дома. Около крыльца, на дорожке уже поджидал присланный нашим врачом электрокар, на которых мы разъезжали по нашему лагерю. Уложив тело Эвы на платформу, я сказал Прохору посидеть рядом и вспрыгнул на переднее сидение. Отключив к чёрту робот-пилот, не позволяющий ездить на максимальной скорости, дал по газам.
Широкая, засыпанная щебёнкой аллея, с ровным строем лиственниц по краям, упиралась в уходящую почти отвесно скалу. Но стоило мне подкатить машину, как декорированные серым камнем разошлись двери, обнажив чёрный зев коридора, ведущий в наш центр.
Подняв с платформы тело Эвы, прижал к себе и пошёл по коридору, освещаемым ярко вспыхивающими на каждом шагу лампами, встроенными в стены. Прохор быстро нагнал меня и вместе мы подошли к двери лифта с квадратным зарешеченным окном.
Пока я ждал, когда платформа дьявольски медленно с гулом и скрежетом поднимется, искусал себе все губы. Время имеет странное свойство удлиняться и сжиматься. И сейчас оно растянулось до бесконечности.
В нашем медцентре, который мы оборудовали украденными медкапсулами, нас уже поджидал врач Михаил Борисович Кропоткин, и медсестра Катя.
Вместе с подскочившим ко мне Прохором, мы уложили Эву на платформу капсулы. И прозрачный колпак с тихим гудением мягко закрылся. Внутри него сверху, с боков вылезли как змеи, тонкие серебристые трубки, обвили тело девушки, проникли внутрь.
Справа от капсулы как свиток папируса раскрылся голографический экран. И голова закружилась от мельтешения столбиков и кругов диаграмм, бегущих по строчкам символов и цифр, в которых я ровным счётом ничего не понимал.
Плюхнулся на кресло рядом. Опустив руки между колен, тупо уставился в желтоватую керамическую плитку с трещинками, в которых почему-то угадывался женский профиль. Нет, совсем не то. Он скорее был похож на летящий самолёт. Я тряхнул головой. Что это со мной? Почему во рту такая горечь, а на душе так хреново, будто я виноват во всем этом? Разве мог я знать, что меня схватят, отправят в Утилизатор?
Что имеем - не храним, потерявши плачем. В голове всплывали картинки минувших дней, как Эва смеётся или грациозными движениями расставляет на столике передо мной тарелки с едой. Оборачивается, и лукавая улыбка мягко освещает её лицо изнутри, делая еще красивей. Эва отлично готовила, хотя в этом не было никакой нужды - всё могли делать роботы-кухни. Но раз, попробовав испечённые Эвой блинчики, я уже не смог есть сделанные роботом.
- Олег Николаевич...
Я вскинул голову, боль стеснила грудь, перехватило горло. На круглом добродушном лице с мягко обвисшими щеками выцветшие почти до состояния прозрачности глаза в глубоких морщинах излучали только сочувствие, заставляя ощутить себя совершенно беспомощным.
- Мне очень жаль... Она потеряла слишком много крови.
- Так перелейте мою, - Прохор с готовностью засучил рукав, обнажив крепкую и смуглую руку, всю перевитую выпирающими жилами. - Вы это, док, не стесняйтесь. Я выдюжу. Сколько надо возьмите.
- Дело не в этом, - покачал головой врач. - Ток крови прекратился. Совсем.
Я вскочил с кресла и вжался носом в холодный стеклопластик, за которым как в стеклянном гробу лежала мёртвая царевна. Не хочу тебя терять, Эва! Не хочу!
- Тогда возьмите у меня из плечевой артерии. Это будет быстро.
Я сбросил куртку, стащил рубашку, и опустился в кресло, выложив левую руку на подлокотник.
- Олег Николаевич, мы не в силах помочь. Она умерла. Слишком поздно.
«У-у-у-у-мерла», - поднялся высоко и упал вниз печальный звук, смахивающий на похоронный звон колоколов.
Пуфф. Видения распались, всё заполнила непроглядная тьма, и тяжесть сковала тело, весившее теперь тонну. Я едва смог пошевелить пальцами рук, ног. Но через мгновение дышать стало легче. Глаза привыкли, и я смог понять, что по-прежнему нахожусь в кабине космолёта. Экраны погасли, и лишь едва заметно фосфоресцировали, словно на них плясали, задорно перемигиваясь, огоньки святого Эльма.