— Ноль. Пуск.
Страшный грохот тряхнул зал, как землетрясение в девять баллов. Поджиг! Вырвалось страшное в своей красоте и свирепости ярко-оранжевое пламя. И окутанная белоснежными клубами, ракета начала медленно подниматься, все быстрее и быстрее. Вырастала огромная бурлящая, клокочущая белоснежная колонна, на вершине которой оставалась маленькая оранжевая звёздочка.
— Отделение третьей ступени, — возвестил механический голос.
Камера вновь приблизилась, и ракета вновь прошла сквозь зал, экрано-шар заполнился ослепительным ярко-оранжевым светом, превратившись на миг в пылающую звезду. И всё заслонила высокая сине-чёрная бездна небес, в которой неслась ярко-белая точка — крохотный осколок огромный ракеты.
— Ну что же, — Грушевский, наконец, перестал качаться, улыбнулся во весь рот и достал из-под стола портфель, а из него бутылку шампанского. — Предлагаю выпить за первый полностью автоматизированный пуск. От начала и до конца произведённый роботизированными системами.
На столе он выставил бокалы, также извлечённых из портфеля. Аккуратно вскрыл пробку. Деликатно пыхнув белым дымком, из горлышка на стол пролилась белоснежная пена, так ярко напомнившая те бурлящие клубы дыма, из которых возродилась космическая Венера.
— Да, это было здорово, ничего не скажешь, — выпив половину бокала, я со стуком поставил его на стол. Смахнул капли с губ и удовлетворённо откинулся на кресле. — Но ты не забывай, Валентин. Без людей мы можем вести производство недолго. Пока идёт расследование. Потом мы будем вынуждены вновь следовать рекомендациям Лиги защиты профсоюзов. Вернее её приказам. Как минимум тридцать процентов людей должны быть заняты на производстве. Иначе кошмарные штрафы. А ещё хуже — бойкот нашего производства.
— Ох, уж эта Лига, — скривился Грушевский, его ярко-голубые глаза нехорошо сверкнули. — Артур, тебе надо поговорить с Моргуновым. Ну, чтобы он надавил на Лигу.
— Взятка? Он не пойдёт на это. Нет, надо что-то придумать иное. У меня есть одна идея.
— Какая? — Грушевский вновь наполнил свой бокал, быстро и жадно выпил, и глаза его подёрнулись дымкой.
— А вот какая. Надо перевести все производство за пределы Земли. Понимаешь? Вывести наноматериалы, которые сами воспроизведут цеха, лаборатории и будем строить недостающие узлы и компоненты звездолёта там. Без людей. Ну а здесь…
Эта идея родилась у меня спонтанно, в тот момент, когда любовался прекрасными башнями Гигаполиса, с такой быстротой возведёнными этим материалом.
— А здесь будем лишь имитировать бурную деятельность! — быстро подхватил мою мысль Грушевский. — Ты гений, Артур! — довольно больно он хлопнул меня по плечу.
— Но надо все держать в секрете, чтобы Лига не пронюхала. Понимаешь?
— Разумеется. Разумеется, — он довольно закудахтал.
— Пуск ракет с Земли сократить до минимума. Ну… под предлогом того, что озоновый слой разрушается и так далее.
Я никогда не ощущал себя таким счастливым. Мне хотелось петь, хотя я не обладал таким бархатным сильным баритоном, как Олег.
Резкий звук, будто зашипели хором сотни змей, распорол воздух. Экрано-шар заклубился чёрным дымом, и сердце у меня заныло — неужели пуск оказался неудачным?
Но тут из полутьмы выступило лицо в маске, в прорезях сверкнули белки глаз.
— Никитин, слышишь меня? — голос был искажён, неузнаваем.
Я замер в кресле, вцепившись в подлокотники.
— Олег Громов у нас. Мы его будем держать у себя до тех пор, пока ты не отдашь нам свою «ловушку для Сверхновой», но в полном варианте. Понял, Никитин? В полном. Версии Два-Ноль.
Руки и ноги заледенели, прошиб ледяной озноб. Не знаю, что испугало меня больше — то, что Олег оказался в руках бандитов. Или то, что эти ублюдки с такой лёгкостью смогли взломать суперсекретную сеть ЦУП, узнали, где я нахожусь. Надо обладать гениальными способностями хакера, чтобы вскрыть трёхкратное шифрование квантового суперкомпьютера.
— Мы даём тебе пять дней. Каждые сутки мы будем присылать тебе часть тела Громова. Руки, ноги, а на пятый день ты получишь его голову. Если, конечно, откажешься выполнить наши условия.
Краем глаза я видел побледневшего, как мертвец Грушевского, он стучал зубами, сотрясаясь всем телом, так что я ощущал вибрацию дубового стола.
— Покажите мне Громова, — я требовательно шлёпнул ладонью по столу, изо всех сил стаясь, чтобы голос звучал ясно и твердо. — Я должен знать, что он жив.
— Хорошо.