— Не обманывай нас, это нехорошо. Наша система обнаружит, если ты будешь врать. Понял?
Он сделал жест своему холую. Тот подобострастно поклонился, как болванчик и вышел. Вернулся через пару минут с голокамерой. Замерцала рамка экрана, и я увидел свою собственную физиономию, сильно помятую. Синие губы, опухшие глаза и клочковатая рыжая щетина по краям щёк.
— Держись уверенно и спокойно, — добавил главарь. — И никаких кодов, шифров. Бесполезно. Тенинген, позови Мизэки.
Он откинулся на спинку кресла и вновь погрузился в нирвану, наслаждаясь своей гребанной сигарой, распространяя щекочущий ноздри ароматный вкусный дым. Ублюдок, он, словно находился не в камере пыток, а на курорте, сидел в шезлонге на берегу океана и ничего его не трогало.
Едва заметно скрипнула дверь и на пороге оказалась девушка, затянутая в серебристый комбинезон. Наши глаза на миг встретились. Ни раскаяния, ни жалости, ни торжества. Ничего.
Легко, словно пташка она вспорхнула, чтобы оказаться по правую руку от главаря. И вновь бросила на меня быстрый взгляд. В глубине её глаз мелькнуло что-то человеческое, какая-то эмоция. Но возможно мне лишь показалось.
— Давай говори, — в руках главаря вновь оказалась чашечка с кофе, заботливо наполненная его холуем.
— Привет, Арт, — сказал я, как можно жизнерадостней и сделал попытку улыбнуться. — Я тут недавно был на выставке собак. Присмотрел одного пса. Щенка алабая. Вот такая собаченция. Давай встретимся в кафе «Золотой фавн», там симпатичный скверик есть. Я покажу тебе щенка.
Зелёная лампочка на камере ни разу не мигнула. Всё в порядке. Но лицо Мизэки вдруг изменилось, словно она увидела что-то омерзительное, что возмутило её до глубины души. Изящно вырезанные ноздри тонкого носика начали раздуваться. Она сжала кулачки, потом резко выключила камеру.
— Он врёт, — бросила зло и решительно.
— Но Мизэки, милая, — медленно и также растягивая по слогам слова, возразил главарь. — Система показала, что нет.
Она зашла за кресло, грациозно положила гибкие тонкие руки на спинку и объяснила со снисходительной иронией:
— У Громова аллергия на шерсть. Ему даже форму шьют только из антиаллергенных тканей. И никаких натуральных материалов — шерсти, меха. А ещё это их личный код с Никитином.
Вызвала мерцающую рамку экрана. Пару касаний и мой сказанный текст превратился в предостережение Артуру. Откуда эта стерва могла узнать о моей аллергии? А о нашем личном коде. Вот б... Как я мог быть так глуп!
— Ах ты, сука, б… — заорал раскрашенный бугай. — Водить за нос нас решил!
Кинулся ко мне. Одним тычком сбросил вместе со стулом на пол. Бах! Из глаз посыпались звёзды. Стал наносить короткие, но дьявольски мощные удары в грудь, живот. Удар и треск рёбер, удар — во рту железный привкус крови и осколки зубов. Казалось, все тело превратилось в единый комок жуткой все поглощаемой боли, от которой не скрыться, не уйти. А бугай молотил и молотил по мне, как по боксёрской груше.
— Прекратить! Немедленно прекратить.
В глазах поплыли цветные круги, я обвис на верёвках без сил, ощущая лишь чудовищную боль во всем теле. Прикрыл глаза и будто сквозь толщу воды ко мне пробились слова:
— Ты спятил?! Как он теперь встретится с Никитином? Ублюдок, тварь! Придётся ждать неделю! А то и…
И тут боль начала таять, расходиться жаркими, но мягкими волнами. Я лежал словно в гамаке на берегу моря. Снизу раскалённый песок, сверху палящее солнце. А по жилам струилась адски горячая лава, но приятная, расслабляющая, как в сауне. И боль исчезла, оставив лишь едва заметное покалывание в кончиках пальцев. Рядом стояла Мизэки, деловито вглядывалась в экран, повисший перед ней.
Главарь и его татуированный холуй замолкли, глаза обоих синхронно расширились. Замерли, как манекены в тех же позах, что ругались.
— Мизэки, ты что сделала? — ещё более медленно, чем обычно, протянул главарь.
Она закрыла экран и спокойно ответила: