— О-о-ол-ег? — протянул я. — Ты здесь? Ты жив? Но как же это…
Он ухмыльнулся и плюхнулся на диван, раскинув руки по спинке. Посмотрел на меня, наклонив голову набок, словно видел впервые.
— Слухи о моей смерти были сильно преувеличены.
— А рука? Твоя рука?! Твои похитители прислали нам твою левую руку. А сейчас…
— А сейчас, — он поднял левую руку перед собой, пошевелили пальцами. — Мне сделали биопротез. Отличный. От настоящей руки не отличишь.
— Кто сделал?
— Я расскажу тебе. Потом, — Олег легко вскочил с дивана, одёрнул рубашку.
Я хотел спросить, куда делся полковник Кейн, но почему-то не решался. И лишь последовал за широко шагавшим Олегом к выходу.
— Ничего не понимаю. Где мы?
Я спустился по трапу. Довольно тесное, тускло освещённое помещение. Каким образом космолёт смог попасть сюда, когда от законцовок белоснежных крыльев до покрытых грязно-коричневым налётом стен, оставалось пару шагов?
— Это космическая станция, Арт. Станция, где живёт Моргунов. Где она находится конкретно, я тебе не скажу. Моргунов запретил. Да это и не важно.
— Ты живёшь здесь давно? — я нахмурился. — Почему не сообщил, что жив? Мы похоронили тебя. То есть… Объявили погибшим и провели ритуал.
— Я знаю. Но до поры, до времени мне не хотелось давать о себе знать, Арт. По соображениям безопасности. Ну, что, в себя пришёл? Тогда пошли. Моргунов ждёт нас.
Мы выбрались из дока и оказались в центре огромного цилиндрического помещения. Потолок из длинных ярко-синих ячеек — солнечных батарей. Шелестели платаны и вязы. Тёплый ветер разносил сладкий запах цветущих лип, и будто залитых белой и розовой пеной яблонь. По бокам их обрамляли апельсиновые деревья, усыпанные белыми цветами и ярко-оранжевыми плодами. Их ровные ряды разделяли каналы, сверкавшие так, словно их заполнили ртутью. Настоящий Эдем.
С тихим жужжаньем сверху спустился лёгкий катер. Завис рядом и Олег легко впрыгнул на сидение с торчащей сбоку ручкой управления. Когда я присел рядом, Громов дал по газам, и мы рванули куда-то вверх. Лихой разворот. И катер мягко опустился на выступающую площадку на уровне верхнего яруса, почти под самым потолком.
Просторная гостиная в английском стиле. Не очень разбираюсь, но скорее отнёс бы к правлению Георга V. Белоснежные стены, высокие окна, разделённые тонкими рамами на ровные квадраты. Лепнина по потолку. Диван, пара кресел — всё на изящном каркасе из красного дерева. В центре маленький столик со стеклянной столешницей.
— Подождём здесь, — сказал Олег и развалился на диване, скрестив ноги и подложив под голову руки. — Давай, садись.
Я устроился в кресле, и взгляд приковали две картины в позолоченных рамах, висящие в проёмах между высокими окнами. На одной был изображён молодой человек в кожаной куртке, с белым шарфом, шлеме и круглых пилотских очках-консервах. Сильно напоминал Громова.
На второй картине я увидел девушку в розовом платье, напоминающем перевёрнутые песочные часы — юбка-колокол, узкая талия, объёмные рукава. Декольте с оборкой открывало лебединую шею и плавную линию покатых плеч. Иссиня-чёрные волосы подвиты и убраны в скромную причёску. Но всё в этом портрете напоминало Эву — поворот головы, разрез «оленьих» глаз, грациозность, с которой девушка держала в руках письмо, узкие запястья, которые подчёркивали широкие манжеты. И ревность вновь сжала сердце в ледяные тиски, заполнила душу невыносимой горечью, от которой стало трудно дышать.
— Скажи, Олег, а какие отношения у тебя с Эвой Райковой?
Олег едва заметно пошевельнулся, зевнул и потянулся так, что хрустнули кости.
— С кем? — он открыл глаза, и взгляд его не выражал никакого интереса к моему вопросу.
— Журналистка Эва Райкова, — повторил я настойчиво. — Которая чуть не погибла во время теракта в телестудии. Вспоминаешь?
— Да? — он лениво почесал затылок. — Да никаких собственно. Не люблю я этих гламурных кисок.
Это определение оскорбило меня до глубины души. Олег врёт, — пронзила мысль. Пытается скрыть от меня их связь.
— Совсем никаких? — с подозрением спросил я. — Кажется, она брала у тебя интервью. На авиашоу.