Сладостный туман все больше заполнял мозги, так что остальное я помнил фрагментами. Как поднимался, опираясь на хрупкие плечи Мизэки к себе в комнату. И рассказывал о своём детстве, об отце-деспоте и забитой матери, которая не смела возражать ему ни в чем. Как отец лупил меня почём зря за малейшую провинность, но я быстро накачал мускулы, и уже мог дать ему отпор и защитить мать. Маленькая официантка слушала мой пьяный бред без малейшего недовольства на лице. И чем откровений становилась исповедь, тем больше сочувствия появлялось в её голосе.
Потом я лежал расслабленно на кровати, на спине. Ощущал нежные прикосновения к голой груди, лёгкое дыхание, которое ловил, как свежий, пропитанный ароматами цветов, ветерок. И всё - полный провал в памяти, словно ухнул в бездну.
Очнулся от мерзких трелей внешней связи. Разлепив опухшие глаза, в щель между ресницами увидел над собой потолок, закрытый белыми панелями со встроенными лампами дневного и ночного света. Голова трещала невыносимо. Можно сказать, что вместо головы мне всучили пустой чугунок, в котором бултыхались остатки мозгов, и каждое их прикосновение к стенкам черепа, вызывало болезненную дрожь, от которого содрогалось всё тело. Тут же врубил процедуру очистки от остатков алкоголя. Постарался привести себя в порядок. Сел на кровати, застегнул рубашку, расчесал пятерней волосы, пригладил.
Мутный взгляд на голоэкран обнаружил там Нортона на фоне грязновато-белых, явно больничных стен.
- Шон, что с тобой? Ты пропустил два моих сообщения.
Кажется, в его голосе я не услышал укоризны. Скорее беспокойство. И лишь промолчал, сделав вид, что сосредоточенно смотрю на экран. Хотя его сильное мерцание, словно сигнал шёл откуда-то совсем издалека, с границы Солнечной системы, резало по глазам, вызывало тошноту.
- Случилось-то что? - поинтересовался я, стараясь говорить тихо, не двигая головой, чтобы не растревожить уже затихающую боль.
- Нужно, чтобы ты приехал сюда. В клинику Святой Терезы. Сможешь?
- Зачем?
- Эва пришла в себя и хочет рассказать кое-что о секте, о Макбрайде. И тебе стоило послушать. Это важно, Шон.
Тащиться на другой конец Мегаполиса жутко не хотелось. Но такой случай я не мог упустить. Если Нортон вдруг решил поделиться информацией, значит это очень важно.
- Хорошо, сейчас прилечу, - пробурчал я, растирая виски.
- Нет, Шон. У этой клиники нет взлётно-посадочной площадки ни для твоего космолёта, ни вообще для любого летательного аппарата. Приезжай на машине. Я передал тебе координаты.
Он отключился, а я решил пойти в душ. Мощные струи воды приятно массировали кожу, заставляя мышцы подтягиваться. Это окончательно протрезвили меня, ум вновь обрёл ясность, мысли потекли ровно и спокойно, как река на равнине. Странно, что Нортон вдруг решил вызывать меня в больницу. Он мог прекрасно передать мне всю информацию, которую рассказала Эва. Да и что это за сведения такие, о которых не знает полиция?
Вышел из душа, растираясь жёстким полотенцем, и взгляд зацепился за странный блеск. Сунулся под кровать - цепочка золотистого металла с маленьким овальным медальончиком. Мизэки оставила. Да, точно. Перед глазами всплыла шейка девушки и в ложбинке между ключицами маленький медальон с перламутровой голубкой внутри. Кольнула досада и стыд. Рассиропился перед девчонкой, пустил не только в свою комнату, чего делать не стоило. Но главное, в душу. Что я там ей наболтал? Если она пойдёт трепаться по гарнизону, будет хреново. И самое мерзкое, если она продаст мою исповедь журналюгам. Ух, они своего не упустят.
Надо бы перезвонить Артуру, мало ли что. Я вызвал интерфейс, набрал поиск и приготовился ждать. Ждал долго, нетерпеливо всматриваясь в карту, по которой ползала стрелка - искала Нортона. Странно, не нашла. Это насторожило меня. Я перебросил полотенце на спинку кровати, и лениво растянулся, заложив руки за голову. Мягкость матраса, включённого на четвёртый уровень комфорта, приятно обволокла тело. До вечернего занятия с пилотами ещё много времени. Но тут резкая трель радостно оповестила, что система всё-таки Нортона нашла. Вновь замерцала голограмма. Нортон выглядел ещё более озабоченным, чем прежде.
- Я так уточнить хотел, - я тут же придумал оправдание. - Мне сейчас приехать, или можно завтра?
- Сегодня! Сейчас! Шон, Эва может опять потерять сознание. Понимаешь? Ты должен торопиться. Всё. Бывай.
Он вновь отключился, а я забыл спросить, почему он всё-таки не может просто записать признания этой журналистки и передать мне?
И я решил не вызывать машину, а просто поехать сам. На байке. Раз уж такое дело и я не смогу воспользоваться моим "орлом", или какой-нибудь птичкой поменьше, полечу на средстве, которое для меня сродни летательному аппарату. Езжу я на нем редко, хотя люблю это дело. В молодости, лет двадцать назад, гонял по улицам Мегаполиса, как дьявол, не ведая страха. Это потрясающее чувство скорости, полное слияние с машиной. Вжимаешься в сиденье, вцепляешься мёртвой хваткой в руль, чем-то отдалённо напоминающий штурвал и вперёд, с ветерком. Адреналин заполняет тебя до краёв.
Когда мой инструктор по пилотированию, Хэнк Дисбет, которого мы называли "Мистер Нельзя", увидел, как я гоняю на байке, чуть не лопнул от злости. Устроил такую выволочку, что его ор слышала вся академия. Сказал, что будь он на месте моего отца, выпорол бы меня. Нельзя пилоту гонять на такой машине. Слишком схожа она с летательным аппаратом. Да вот только одна беда - взлететь на ней нельзя. А так хочется, так хочется оторваться от земли, потянув "штурвал" на себя.
Впрочем, в моей "конюшне" сейчас имелся шикарный аэробайк, на котором как раз можно взлететь. Смахивал он на касатку, выскочившей на миг из воды и уже готовой вновь нырнуть. Реактивный движок, на капоте - ночные огни-прожектора, пробивающие ночную темень на милю. Зверь, а не машина. Но для города не годится - шумно, опасно.
Поэтому полюбовавшись на мощный силуэт, я выбрал мотобайк автоконцерна Тесла Моторс - самой крупной компании в мире, производившая транспорт на любой вкус, но с электродвигателями. Раньше я относился к таким движкам пренебрежительно - ну на что может быть способен электромотор? Но потом были изобретены аккумуляторы на нанопластинах - потрясающе мощные и в то же время крошечные - их сделали по сути для военных, для плазменных бластеров, но потом решили, чего зря пропадает такая крутая вещь и стали устанавливать в машины, а потом и в мотобайки.
И вот такая штука ждала меня. Два широких колеса, соединённых каплеобразной выкрашенной в стальной цвет рамой из изогнутых плавных линий, и такие же рамы ограничивают кресло из кожи. Устойчивый, удобный, а скорость можно развить офигенную.
Загрузил в компьютер байка маршрут. Без него никак. Город накрыт хитросплетением туннелей из голубоватого прозрачного нанобетона, которые проходят между высоченными башнями и поднимаются до двадцатого этажа, а то и выше. И не заплутать в этом лабиринте очень сложно. Днём он выглядел как сверкающая на солнце паутина, а ночью, как рождественская гирлянда из ярких красных и голубых огоньков.
Я мчался по широкой бетонке, будто ножом разрезавшей серо-стальные остроконечные холмы. Врубил на полную мощь композицию "Нежный кошмар" группы "Сны Армагеддона", которая стала особенно популярной в последние годы. Разумеется, из-за того, что все люди на Земле осознавали, что конец света близок, но относились как всегда легкомысленно. Длинная, сложная музыка, сотканная из нежных переливов и оглушающих звуков глюкофона. Поначалу это кажется какофонией, но потом вступает солист - Николас "Скальпель" Боуи и соединяет в единое целое все звуки, а затем нарезает мелодию пластами, снимая слой за слоем. Голос у него потрясающий, октавы на шесть, а то и больше.
Ворвался в город, замелькал, слившись в единое месиво, оранжево-чёрный бордюр по обеим сторонам. А на периферии зрения развернулась панорама высоких башен делового центра, залитых кроваво-красным светом закатного солнца. То взлетал на самый вверх лабиринта, то спускался ниже земли, мчался мимо медленно тащившихся грузовиков и юрких маленьких электромобилей. Небоскрёбы сменились на слепившуюся в унылую массу многоэтажки. Затем и они исчезли. И теперь мимо проносились пятиэтажные из красно-коричневого кирпича дома с маршами обветшалых лестниц на фасадах, словно из двадцать второго века я попал на два столетия назад.