Со сломанными рёбрами (сильно ударился о штурвал во время взрыва) Шон сумел вытащить из охваченного огнём салона меня и Кэтлин. Но моя жена погибла, как только рядом сработало взрывное устройство. Так было написано в отчёте. Хотя я не поверил. И не верю до сих пор. Наверняка, медики решили спасти меня в первую очередь, а о Кэтлин просто забыли.
Мысли мои уносилась всё дальше, в то время, когда я только стал новоиспечённым профессором массачусетского университета и только-только начинал читать лекции по теме своей диссертации. И среди студентов, которые взяли курс его лекций, оказалась Кэтлин О"Кейси. Она ничем не выделялась среди остальных, худенькая, с угловатым лицом, острым подбородком, в больших круглых очках, и хвостиком светлых волос. Но что-то в ней было притягательное, невероятно женственное, милое. Мягкий певучий голос, от звуков которого холодело в горле. Грациозные движения, тонкие гибкие руки. Недаром вокруг неё всегда крутились симпатичные ребята. Но больше всего поражало, с какой горячностью и смелостью Кэтлин отстаивала своё мнение. Наши споры длились бесконечно, она задавала вопросы, которые ставили меня в тупик. В самых моих прочных железобетонных аргументах логика девушки пробивала громадные дыры. Спорили, ссорились, со стороны казалось, мы непримиримые враги, соперники, ненавидим друг друга.
А потом я возвращался домой, после вечерней лекции. И когда оказался около своей машины, Кэтлин шагнула из полутьмы, взглянула прямо в глаза, такая же, как всегда сосредоточенная, собранная, как пружина. И только открыла рот, чтобы сказать, что-то злое и строгое, как я, сам не ожидавший от себя такого, схватил её за руки, привлёк к себе и закрыл её губы своими. Оглушил громкий стук сердца, страх подкосил ноги, что она оттолкнёт меня, расплачется, побежит жаловаться ректору. Но Кэтлин обмякла в моих руках, прижалась и позволила себя целовать везде, где я хотел - там, где сходились тонкие косточки ключиц, в шею с нежными завитками. Я снял её очки и стал целовать в закрытые глаза, проводить губами по бархатной щеке. Подхватив на руки, покачал как маленького ребёнка. Она выскользнула из объятий, но не убежала. Лишь в неярком свете фонаря я видел, как вздымается её грудь, ощущал лёгкое дыхание, и волны нежности заливали душу.
Когда полиция стала расследовать взрыв на борту самолёта, нашла множество обрывков брошюр секты "Очищающий свет Сверхновой", а по счастливому стечению обстоятельств, видеокамера засекла человека, техника, который подсунул в самолёт неприметный саквояж с бомбой. Когда детективы схватили террориста, он тут же признался, что выполнял указание самого Гордона Макбрайда. Лидера секты арестовали, но тот на удивление легко отмёл всё обвинения от себя, и от секты. Доказал, что техник никогда не был членом организации. И смерть Кэтлин осталась неотомщённой. И вот пришёл Шон и предложил лёгкий способ рассчитаться с подонками.
Изображение на голоэкранах, стеклянный столик, кресло, ещё хранившее вмятины от тела Шона - всё расплылось, будто сбился автофокус в фотокамере. Я сжал виски в ладонях, сморгнул, и горячие дорожки слез обожгли щеки. Этот проект представлялся чудовищем из кошмаров, которое чем дальше, тем становится всё опаснее. Чудовище, которое требовало человеческих жертв. Вернуться к содержанию
Артур Нортон
Резкие трели дроздов ворвались в уши, оглушили. И я вздрогнул, очнулся от тяжёлых дум, поначалу не сразу понял, откуда в кабинете взялись птицы. Перед самым носом висел голоэкран с расписанием дел, и недвусмысленно демонстрировал, что я должен быть на пути к телецентру, где предстояла очередная встреча с журналистам. И я непроизвольно грубо выругался, поймав себя на мысли, что матерится прямо как Шон.
На этот раз я решил поставить флаэр на автопилот, включив максимальную скорость, которую позволял "свободный коридор". Между стоящими мрачными стенами башнями едва не задевая крыльями, проносились летательные аппараты всех форм и размеров - от имитации китов и дельфинов до спорткаров, ретромашин, выкрашенных в кислотные цвета - ярко-жёлтые, оранжевые, электрик. Одно сходство - из дюз двигателей вырывался поток голубого пламени. Система слежения умело разводила все летательные аппараты по невидимым для людей маршрутам.
Вот уже показался телецентр, похожий на связку труб огромного церковного органа с изящно вырезанными балкончиками-студиями на разной высоте. Когда флаэр залетел на площадку, я выскочил и ринулся внутрь: опаздывать я не любил. Пройдя пункт контроля, где меня дотошно ярко-оранжевым лучом осветил с ног до головы сканер, я направился к телестудии, уже замечая на огромных экранах, встроенных в стены, собственную физиономию. Ведущий, с пафосом, завывая рассказывал мою биографию - традиция, которую стремились сохранить телевизионщики.
"Девятнадцать лет назад никому не известный аспирант Массачусетского университета написал диссертацию. Тема его была ужасно далека от того, что интересует большинство людей. "Атлас Сверхновых". Артуру Нортону хотелось собрать информацию об этих удивительных космических объектах с самого начала наблюдения людей за звёздами. Он объездил полмира, чтобы найти легенды, сказки и воспоминания очевидцев разных эпох. Эх, если бы у меня была машина времени, - думал он. Прокатился бы по всем эпохам."
Ничего я об этом не думал. Да и машины времени не существуют и никогда не будет существовать. Неужели не ясно? Если бы кто-то в будущем изобрёл бы такой агрегат, мы бы давно встретились с путешественниками во времени. Впрочем, кто знает.
"Но Артур Нортон представить не мог, какой фурор произведёт его диссертация. Впрочем, скорее его исследования ввергли в шок научный мир. Он выяснил, что шестьсот лет назад взорвалась Сверхновая, а поток гамма-излучения оказался направлен к солнечной системе! Нет, все знали, что подобные вспышки встречаются не так редко и приносят порой неприятности людям. Но по большей части они рассеиваются, не доходя до Земли. Но этот поток оказался слишком сильным..."
Я оказался перед массивными дверями, ведущими в зал. Меня заметили. Выскочила худенькая ассистентка в белой кофточке и короткой юбочке, обнажавшей тощие ноги, потащила в гримёрную, но и там гремящий из динамиков голос ведущего не давал покоя:
"Но учёные так далеки от всего остального человечества. Доказать, что Земле грозит смертельная опасность, было трудно. Нет, не так - невозможно. Ну, Сверхновая, ну, взорвалась, но на Земле всё хорошо, также встаёт солнце, согревает своим светом весь мир. А то, что это мир мог разрушаться к чертям собачьим, доказать Артур Нортон не мог. До поры до времени.
И вот, представьте себе, господа, поток гамма-лучей, едва заметные его отголоски, достиг солнца. А оно вдруг, словно обозлившись, что люди даром пользовались его энергией, стало все больше и больше вызывать на земле "солнечные шторма", выводившие из строя электронику, электрогенераторы, электросети.
Но и это казалось не таким опасным. Электронику научились защищать от помех, генераторы быстро чинить. Но когда стал испаряться озоновый слой планеты, что порождало красивейшие явления - "северное сияние", и начал стремительно меняться климат. Становилось все жарче и жарче. И вот когда начались испаряться целые озера, мелеть океаны, а там, где почти половина года шёл снег, теперь можно было жарить яичницу на сковороде, просто вынести во двор собственного дома и оставив на солнечном свету".
Нет, ну что не придумают эти журналюги? Яичницу жарить на сковороде под солнечным светом. Бред. Я рассматривая свою физиономию в зеркале и в сердце кольнула боль: "здорово я сдал". Промелькнувшие на голоэкранах изображения, где мне было едва за двадцать, и отражение в зеркале так контрастировали друг с другом. Худощавый парень с вечно растрёпанной шевелюрой густых каштановых волос. С озорным взглядом ярко-голубых глаз, чертовски обаятельной полуулыбкой на губах превратился в немолодого усталого мужчину. Волосы сильно поредели и я зачёсывал их назад, открывая высокий лоб, который прорезали неровные морщины. Прежде округлые смягчённые черты лица теперь словно окаменели, кожа обтянула скулы, безобразный рубец от ожога пропахал правую щёку - память о той страшной катастрофе, в которой погибла Кэйтлин. И глаза смотрели на мир теперь жёстко и с неподдельной грустью.