В моей комнате, конечно, ничего не изменилось. Всё на своих местах и привычно. Обстановка спартанская - узкая койка, правда, с пятью уровнями комфорта - жёсткий, как в самых суровых боевых условиях, когда спишь где попало, более мягкий и удобный, как обычная кровать в отелях. Ну и самый высокий уровень - когда система идеально повторяет очертания твоего тела, а значит, паришь, как в невесомости. Такое я себе никогда не ставлю - зачем расслабляться. Потом высокий встроенный шкаф с барахлом - одеждой, обувью, лётными костюмами. Простой дубовый стол с парой стульев. И главное - большой громоздкий сейф напротив окна. К сейфу я и отправился. Набрал код и с трудом отодвинул тяжеленную дверцу, которая открылась с таким скрипом, словно ворота средневекового замка.
Здесь, на полочках, я хранил своё сокровище - коллекцию часов. Такие штуки, как наручные часы давно исчезли из употребления, а я просто влюбился в их совершенство, когда увидел случайно у одного парня. Вначале я не разбирался в них, но потом понял, как отличать реплики, то есть копии, и настоящие часы. Те, которые порой стоили целое состояние. И я гонялся за ними по аукционам, разыскивал в ломбардах, в запасниках старых музеях, которые за ненадобностью закрыли для посетителей. И сейчас я обзавёлся ещё одним шикарным экземпляром - наручными часами военного лётчика Люфтваффе Второй мировой войны. Невероятная редкость. Ремешок из настоящей кожи почти истлел, если бы не обработка специальным составом, рассыпался бы у меня в руках. Но механизм был в идеальном состоянии. Я аккуратно выложил коробочку с часами, погруженных в особый раствор, который не даст раритету разрушаться дальше, полюбовался пару минут и закрыл дверцу.
Система уже пару минут орала благим матом, пытаясь привлечь к себе внимание, как капризный ребёнок, сообщая, что у меня гость.
На голоэкране отразилась долговязая фигура Яна Беккера, одного из лучших моих пилотов. На круглой веснушчатой физиономии - озабоченность и тоска. Это совершенно мне не понравилось.
- Входи, Ян, выпить хочешь? Присаживайся.
Я подошёл к встроенному бару, вытащил отличный бурбон Блэнтон"с, шестигранная бутылка с фигуркой серебряного жокея на крышке обещала райское блаженство.
- Я не пью. Вы знаете, полковник, - пробурчал Ян, присаживаясь на краешке стула.
Судя по хмурому, сосредоточенному лицу, парню было хреново. Он плакал по ночам, когда никто не видел и глаза у него были опухшие и покрасневшие. Но сухие, как прерия в июле. Ян действительно не пил крепкий алкоголь, в отличие от меня. Но другого метода расслабить парня и хоть немного погасить тоску в его глазах, я не знал.
Я разлил темно-янтарный напиток по стопкам. Ян неожиданно, и скорее автоматически протянул руку, взял стаканчик и сделал глоток, закашлялся и отвернулся, смахнув слезы.
Я опрокинул стопку в рот, бурбон приятно обжёг пищевод, добрался до желудка, оставив потрясающее послевкусие, наполненное сладостью апельсина, с оттенками вишни, мёда и дубовой бочки.
- Ладно, рассказывай, в чем дело,
- Я решил уйти из отряда, - твердо, но тихо обронил Ян и как жирную точку, поставил со стуком на стол стопку с недопитым виски. Сгорбился, засунув руки между колен.
- Ясно. И почему?
Парень качнулся туда, обратно, собираясь с мыслями, бросил на меня невидящий взгляд, в котором было столько тоски и боли, что сердце сжалось, пропустив пару ударов.
- Боюсь за мать и сестру.
- Из-за чего? - смысла задавать этот вопрос не было, я и так прекрасно знал ответ. Но всё-таки я ждал, когда Ян наконец-то сможет объяснить всё сам, но пацан молчал. - Им угрожают эти говнюки из секты? Так? Давай, Ян, не жмись.
Он не ответил, но его взгляд ответил "да".
- Хорошо, давай мы перевезём твою мать и сестру сюда, на базу. Они будут в безопасности здесь.
- Нет, - покачал головой Ян так безнадёжно и устало, что я понял, он думал над этим много-много раз и отказался от этой мысли. - Мама... она не поедет. Тяжело ей. Она там... В общем привыкла. И я не хочу её пугать. Она не знает. Линди, сестра моя, ничего ей пока не сообщала. Все угрозы эти прятала. Вот...
Он вытащил из кармана свёрнутый кусок плотной бумаги с наклеенными кое-как буквами разного размера, вырезанными из картонных упаковок продуктов. Я развернул и скрипнул зубами, хотя видел эту гадость не раз. Все эти идиотские лозунги и угрозы. Сам находил их много раз, но просто выкидывал.
Я мог бы сказать пацану, что решу этот вопрос в течении недели. Что сам лично вылечу на истребителе и разнесу ракетами к чертям собачьим лагерь этих ублюдков. Но я не верил в это до конца, а врать не хотел.
- Хорошо, Ян. Давай сделаем так. Дам тебе неделю на размышление. Если через неделю ничего не изменится, ну что ж. Уйдёшь из отряда. Согласен?
Он помолчал, явно собираясь с мыслями. Потом взглянул в моё лицо и, видимо, нашёл в нем ответ на вопрос, которого так ждал. И слабо, едва заметно улыбнулся.
Вернуться к содержанию
Шон Андерсен
Жара. Невыносимая. За спиной словно подвесили вагон с углем. Ноги тонут в раскалённом песке, так что терморегуляция скафандра не справляется. Под ногами крупа, смахивающая на крупную соль, разъезжается во все стороны, пытается как трясина жадно чавкая, затянуть внутрь - в самый центр пекла, в настоящий ад.
Тоже мне планета земного типа. Это даже на Марс не похоже. На красной планете сила тяжести в два раза меньше, чем на Земле. А здесь в полтора раза больше. И даже физически сильного человека, такого, как я, усталость просто раздавливает. Атмосфера состоит из кислорода, метана и хлора - ядрёный коктейль, от одного глотка которого откинешь копыта.
Ужасно хочется пить, язык как наждак царапает сухое нёбо. И хочешь с вожделением не бурбон, не коньяк, а просто воду. Самую простую в гранёном стакане. Голубоватая жидкость просвечивает сквозь толстое неровное стекло и переливается всеми цветами радуги. И манит, манит сладостью и райским блаженством. И ждёшь избавления от самой страшной пытки, какой можно представить - мучительной жажды.
Два "Солнца" - одно лишь касается горизонта, как появляется второе, ещё кошмарней в той могущественной энергии, которую обрушивает на несчастных, кто посмел вступить на эту планету.
На экране, что проецируется мне на сетчатку, вижу, как падает процент жизненной силы моих ребят. Зелёные фигурки окрашиваются жёлтым, Мы уже потеряли двоих, ещё один явно готов лишиться последних сил. А посадочный модуль вон за тем холмом кажется совсем близко, буквально рядом, но я знаю, что до него ещё идти и идти. Вытаскивая непослушные ноги из вязкой песчаной трясины, проваливаться по колено, обливаясь потом. Он льётся потоком по лицу, обжигая глаза.
Вот наконец-то край холма, за которым посадочная площадка с модулем. Оглушает страшный рык, будто взревели двигатели космолёта.
На площадке резвится динозавр. Смахивает на Т-Рекса, хвостом-бревном разносит на щепки наш посадочный модуль. Лапами с тремя растопыренными в разные стороны пальцами танцует на кусках обшивки, шустро скачет по упавшим металлическим фермам. И кошмарная сила тяжести ему не помеха. От ангара - нашего дома осталась лишь каша. На милю разбросаны тарелки спутниковых антенн.
- А-а-а!
Слышу истошный вопль одного из пацанов. Он неосторожно встал на край холма и свалился вниз. Зверь замер, наклонив здоровенную зубастую башку, покрытую фиолетовой чешуёй. Дождался, когда несчастный скатится прямиком к нему. Схватил, подкинул вверх. И...
Погас свет. А когда вновь зажёгся, я и ещё два десятка моих ребят стояли внутри огромного пустого шара, где выкрашенные в чёрный цвет стены утыканы, как любопытными глазами, шестигранными отверстиями с голографическими проекторами и ещё какими-то приблудами, которые создавали всю эту виртуальную, но осязаемую, невероятно реалистичную реальность.
Пацан, которого "схватил" Т-Рекс, лежал на спине и не двигался, будто реально мерзкая зверюга прошлась по нему огромными лапами. Я оказался рядом, расстегнул облегающий костюм, поднёс медицинский аппарат. Сердце еле бьётся. Лицо бледное, как мел. Губы плотно сжаты, синие, как у покойника. В обмороке. Но укол из медицинского пистолета в шею заставил щёки парня едва заметно порозоветь. Он присел, быстро-быстро моргая, шмыгнул носом, машинально протёр рукой. Увидев рядом меня, постарался вскочить, но его качнуло, повело, так что он едва не упал.