Сталин молча прошёлся за спинами сидящих за столом совещания.
— Хорошо. Будем внимательно следить за морально-политическим состоянием в национальных частях. Но есть вопрос к вам, Борис Михайлович. Хватит ли для деблокирующего удара под Одессой бронетехники и других средств поддержки?
— В составе 3-й Крымской дивизии имеется танковый полк, на вооружении которого стоят танки Т-34М, только что поступившие из Харькова. Учитывая, что самой передовой бронетехникой румын являются трофейные БТ и немногочисленные немецкие «тройки», а главными противотанковыми средствами — немецкие 37-мм и даже трофейные европейские 25-мм пушки, больших проблем нашему ударному кулаку они не доставят. Морем удалось переправить в Одессу дивизион систем залпового огня БМ-13Н на базе Зил-131, с которыми 4-я румынская армия ещё не сталкивалась, а также по два дивизиона дивизионных пушек Зис-3 и гаубиц Д-30. Поддержку с воздуха будут осуществлять свежесформированный полк истребителей Лавочкина, переброшенный в Одессу, истребительная авиация Южного фронта, включая штурмовики Ил-2В. Это, по сути, войсковые испытания воронежских машин с турбовинтовыми двигателями и новыми спаренными 23-мм авиапушками ГШ-23.
— То есть, в отличие от Таллина и Киева, Одессу мы удержим?
— Так точно, товарищ Сталин. И, как мне думается, сумеем отодвинуть линию фронта восточнее города до линии, соединяющей верховья Хаджибеевского и Тилигульского лиманов.
— В данной ситуации меня беспокоит только состояние здоровья командующего Приморской армии. Насколько я помню, в ином варианте истории его пришлось поспешно менять из-за серьёзных проблем с сердцем.
— Союзники провели генералу Софронову обследование и назначили необходимые препараты. По их отчётам, возможность инфаркта у него они считают низкой. Если, конечно, генерал Софронов не будет пренебрегать приёмом этих препаратов.
— Я позабочусь об этом, — усмехнулся генсек.
4
Настроение Гитлера явно диссонировало с кислыми физиономиями генералов.
— Вот видите: удача нас не оставила! Ревель взят! Вы настаивали на том, чтобы перейти к обороне и на этом участке фронта, и если бы не моя твёрдость, мы сегодня не могли бы похвастаться тем, что уже четвёртая столица порабощённых большевиками стран занята доблестными немецкими войсками. Осталось занять Киев и Москву, и война будет выиграна!
Легко сказать «занять», если даже отступив в центр украинской столицы проклятые русские сражаются, словно бешеные. Ещё 3 июля начальник штаба командования люфтваффе генерал-майор Гофман фон Вальдад записал в своём дневнике: «Ожесточённое сопротивление русских, его массовый характер не соответствуют нашим первоначальным представлениям». Эти слова пересекаются с записью в дневнике простого офицера 18-й танковой дивизии: «Несмотря на огромные пройдённые расстояния, у нас нет чувства, которое было во Франции, нет чувства, что мы входим в побеждённую страну. Напротив — здесь только сопротивление, всегда сопротивление, каким бы безнадёжным оно ни было».
Если бы фюрер германской нации мог ознакомиться со статьёй начальника штаба 4-й немецкой армии генерала Гюнтера Блюментрита о Московской битве (сборник «Роковые решения»), которую он написал в ином мире, то с удивлением прочёл бы в ней: «Поведение русских войск даже в первых боях находилось в поразительном контрасте с поведением поляков и западных союзников при поражении. Даже в окружении русские продолжали упорные бои».
Многие из них там, в будущем, где война начиналась для Германии более удачно, пытались оправдываться за срыв плана «Барбаросса» более совершенным оружием, неожиданно обнаружившимся у Советского Союза. Да что там говорить о фронтовиках, оправдывающихся за поражения в мемуарах, если даже министр пропаганды доктор Йозеф Геббельс уже в августе 41-го признался: «Мы серьёзно недооценили советскую боеспособность, и, главным образом, вооружение советской армии. Мы даже приблизительно не имели представления о том, что имели большевики в своём распоряжении». Интересно, в каком месяце он сделал подобное признание в этом мире? В июле или ещё в июне? Когда аналитики собрали более или менее внятную информацию о тех технических новинках, используемых РККА, или когда через неделю боёв стало ясно, что «лёгкой прогулки» на восток не получится?
А ведь всё было так красиво, с характерной для немцев педантичностью, распланировано: «ди эрстэ колоннэ марширт, ди цвайтэ колоннэ марширт…». И вдруг — «только сопротивление, всегда сопротивление, каким бы безнадёжным оно ни было». Ожесточённое сопротивление с самых первых минут боевых действий, не прекращавшееся ни на минуту. Даже в том же Таллине, где не сохранилось ни одного целого дома, добровольцы, оставшиеся прикрывать отходящих из города товарищей, многие раненые и не способные самостоятельно передвигаться, до последнего отстреливались от ударных групп солдат вермахта, осторожно пробирающихся по развалинам. А потом, чтобы не попасть в плен, взрывали себя и окруживших их врагов последней гранатой.
Генералы, ни один из которых ещё не побывавший в Таллине, могли это легко представить, потому что уже не единожды получали доклады о подобном поведении «большевистских фанатиков», так сильно отличающихся от благоразумных европейцев, с которыми им до 22 июня 1941 года приходилось воевать. Да и выводы о потерях, понесённых при штурме города, продолжавшемся более двух месяцев, они могли сделать. Приблизительно, но могли: никак не меньше четырёх-пяти дивизий только убитыми, ели считать погибших не только непосредственно при штурме города с населением менее 150 тысяч человек, но и в боях на оборонительных рубежах вокруг него.
Да и про четыре советских столицы Гитлер соврал. В отличие от другого мира, Латвия, Литва и Эстония не были отдельными ССР, а имели статус Прибалтийской АССР Российской Советской Федеративной Социалистической Республики. По сути — область республиканского подчинения. А из столиц союзных республик нацистский флаг со свастикой развевается лишь над Минском, взятом едва ли не на последнем издыхании тяжелейших приграничных сражений.
Но Гитлера несло.
— Что вы мне сегодня утром сказали, Фриц? — резко повернулся он к рейхс-министру вооружения и боеприпасов Тодту. — Вы меня призвали: «Мой фюрер, войну необходимо немедленно прекратить, поскольку она в военном и экономическом отношении нами уже проиграна». И что же? Наши войска в Ревеле! Всего триста километров осталось до Санкт-Петербурга, почти вдвое меньше, чем доблестные германские солдаты уже прошли к этому городу от границы Восточной Пруссии. У большевиков не осталось сил, чтобы противостоять им. Наша разведка докладывала мне, что поступление пополнений в Ревель в последние дни практически прекратилось. Значит, ещё один нажим, ещё один решительный удар, и мы дойдём до столь почитаемого красными второго по численности населения города России. Все, все наши резервы — на преследование бегущих русских! Нельзя останавливаться, необходимо на их плечах ворваться в Санкт-Петербург.
— Но, мой фюрер, наши войска, штурмовавшие Ревель, вымотаны и обескровлены многодневным сражением.
Надо же! Это возражает сам Начальник Верховного командования вермахта, прозванный за угодничество перед Гитлером «Лакейтелем».
— Так в чём дело? Перебросьте на направление удара части с других участков. К примеру, испанскую «Голубую дивизию», прохлаждающуюся под Псковом. Нужно срочно развить достигнутый успех. Как я уже говорил, операция против большевиков имеет смысл только в том случае, если мы разобьём это государство одним ударом. И если вы не справились с наступлением на Москву, пускай этим ударом будет захват Санкт-Петербурга.
— Боюсь, мой фюрер, одной «Голубой дивизии» для этого будет недостаточно. К сожалению, на Восточном фронте мы столкнулись с совершенно необъяснимыми явлениями, позволяющими говорить, что у большевиков появился новый, необыкновенно могущественный в техническом плане союзник.
— Вы имеете в виду Англию, боевая техника которой во всём уступает германской? Или Америку, спрятавшуюся за океаном и, как и в Великую войну, наживающуюся на поставках не самого совершенного оружия? Или вы называете могущественными союзниками такие «великие державы» как Монголия и Тува, поставляющие России мясо и шерсть? — засмеялся фюрер.