Наконец вопли Катастрофы перешли в разобиженные рыдания и подвывания. Говард повозил смычком еще полминуты, тут зазвонил будильник, и Говард с чистой совестью спустился вниз. Фифи в прихожей продолжала названивать мисс Поттер. Папа по-прежнему сидел в кухне как воплощение упрямства и непреклонности. Катастрофа валялась на полу в гостиной и рыдала:
— Не хочу заниматься! Не буду заниматься! Телевизор хочу! Пусть починится! Вот умру, так пожалеете!
А Громила, который никуда не унес ноги, топтался у раковины и прилежно чистил картошку, взмокнув от усердия. Кожуры он срезал столько, что картошины получались размером с виноградины.
— Прекрасно, молодец! — добрым голосом похвалила его мама.
— Ага, осталось счистить мякоть с кожуры, и как раз наберется на ужин! — съязвил Говард.
Громила воззрился на него в недоумении.
— Не перегружай его, Говард, он и без того туго соображает, — вмешался папа.
— Телевизор хочу! — не унималась Катастрофа. «Удивительно, — подумал Говард по дороге в прихожую. — Мама так ловко вертит Громилой, а вот с Катастрофой управиться не может».
— Ну как? — поинтересовался он у Фифи, которая только что повесила трубку.
— Да никак! — в отчаянии ответила Фифи. — Придется подкараулить ее завтра после лекции. Ой, Говард, как же я проштрафилась!
— Может, она забыла, что ты ее попросила? — предположил Говард.
— Кто — Мейзи Поттер забыла? Она никогда ничего не забывает, — ответила Фифи. — Потому-то я к ней и обратилась. Говард, я боюсь, как бы Громила не пырнул твоего папу ножом.
— При маме он не посмеет, — успокоил ее Говард. — Да и вообще папа вроде бы Громилу не боится, просто разозлился на него, и все.
Когда подошло время ужина, Катастрофа успела дорыдаться до того, что ей стало худо. А когда она вгоняла себя в такое состояние, ее частенько тошнило. Вот и теперь из-под стола в столовой, куда заползла Катастрофа, раздавались подозрительные звуки. Впрочем, сама Катастрофа тоже рассчитывала испортить всем аппетит любой ценой.
— Катастрофа, перестань! Говард, уйми ее! — потребовали родители.
Говард опустился на четвереньки и заглянул под стол. Личико у Катастрофы было злющее и опухшее.
— А ну, хватит! — сказал он. — Если перестанешь реветь, отдам тебе мои цветные карандаши.
— Больно они мне нужны! — прохлюпала Катастрофа. — Я, может, хочу, чтобы меня вырвало, да поужаснее.
Стол над ними приподняло и перекосило. Это в убежище Катастрофы всунулся Громила, — правда, поместились только его голова и плечи. Со скатерти, звеня, поехали стаканы и приборы — Фифи едва успевала ловить их на лету.
— Спорим, не вырвет? — спросил Громила. — Валяй. Интересно глянуть.
Катастрофа насупилась.
— А хочешь, я? — предложил Громила. — Спорим, выиграю. Давай на раз-два-три!
На опухшей мордочке Катастрофы проступил интерес. Но она сердито дернула плечом. Громила поднял над столом голову.
— Нам в ванную можно? Посоревноваться. Громилина голова над краем стола выглядела так, будто ее подали на блюде. Папа зажмурился.
— Поступайте как заблагорассудится. Небо, за что мне все это!
— Пошли, — позвал Громила.
Катастрофа тотчас охотно вылезла из укрытия. — Так и знайте: я выиграю! — объявила она и скрылась в ванной.
Через пять минут оба вернулись: Катастрофа — торжествующая, а Громила — весь зеленый.
— Кто выиграл? — спросил Говард.
— Она, — жалобно протянул Громила.
Он как-то попритих и вроде бы потерял аппетит. Катастрофа, наоборот, оживилась и готова была умять целую порцию.
Говард в изнеможении рухнул на стул. Если даже Катастрофа в самых катастрофических своих проявлениях не сумела выжить отсюда Громилу, на кого еще надеяться?
Между тем Громила с превеликим трудом впихнул в себя микроскопическую порцию ужина, изо всех сил соблюдая хорошие манеры. Он даже старательно завел ноги за ножки стула, чтобы стол не дыбился. Мало того, мама явно прониклась к Громиле искренней благодарностью за то, что он сумел успокоить Катастрофу. Кажется, она начала воспринимать Громилу как настоящего гостя и задумалась, куда его положить на ночлег.