– Мне? Что вы, я не могу принять такой подарок, – возразила Джонти.
– Нет, можете. Я хочу подарить ее вам, – повысив голос, настаивал он. – Я хочу сделать вам подарок.
Она все еще колебалась.
– Я правда хочу подарить вам одну из шкатулок, Джонти, – подтвердил он, и его голос стал неожиданно мягким и искренним. Он ободряюще улыбнулся ей. – Ну же, выбирайте – ту, которая вам больше всего по душе. Я с большим удовольствием подарю ее вам!
– Правда?
– Правда.
– Ну... это очень трудно...
– Любую. Вашу любимую.
Ее руки замерли, потом наконец подняли одну шкатулку.
– Может быть, вот эту, маленькую... Или она слишком дорогая? – озабоченно сказала она. – Это золото?
Нэт Макморран улыбнулся:
– Нет, это не золото, а томпак, сплав меди с цинком желтого цвета, имитирующий золото. А почему вам понравилась именно она? Кстати, это конец семнадцатого века.
Джонти с сомнением посмотрела на шкатулку, а затем обернулась к нему:
– Мне очень нравятся все эти цветы и листья, украшающие ее снаружи. А внутри хранятся очень забавные вещички. Посмотрите!
– Наперсток, два шильца, старая зубочистка, ложечка для нюхательного табака и крючок для пуговиц. Вы довольны?
– Это самая прелестная вещь, которая когда-либо была у меня, – искренне призналась Джонти. – Огромное вам спасибо, мистер Макморран!
– Не стоит, – небрежно ответил он, встал, снял с крючка шляпу, опять возвращаясь к учтивой городской манере поведения. – Это безделица, – беспечно бросил он и вышел, оставив ее продолжать свое занятие.
Спустя некоторое время она сидела на кровати, мечтая, строя догадки и спрашивая себя в сотый раз, какой была владелица шкатулочки? Замужняя или одинокая? Гранд-дама или просто домохозяйка? Может, она была хозяйкой огромного замка, а может быть, экономкой в небольшом имении. Кто мог знать? Была ли она счастлива? Это, пожалуй, самое важное – иметь счастливую судьбу, и Джонти почему-то верила, что владелица шкатулки была счастлива. Вещички, лежавшие там, носили на себе следы любовной заботы, будто их владелица получала удовольствие, пользуясь ими. Возможно, скромная женщина, которой однажды принадлежала эта вещь, была намного счастливее, чем владелица другой серебряной вещицы, покрытой изящной резьбой, до содержимого которой вряд ли дотрагивалась?
Проходили дни, не отмеченные особыми событиями. Слишком однообразные, как сказала бы Изабель, которая стала все больше проявлять несдержанность по отношению к Джонти, нетерпимость по отношению к детям, точно так же, как и перед поездкой в город.
Джонти искренне сочувствовала ей. Как сказала Изабель, они разные; и эта красивая молодая женщина явно не видела радости в том, чтобы взваливать на себя заботы о новоиспеченной семье. Она не понимала детских проказ Дебби и Марка, а Джонти они только радовали.
Дети по-прежнему навещали своих лягушек, которые жили в конуре Десмонда, и не могли удержаться, чтобы не рассказать Джонти, что некоторые головастики уже превратились в лягушек. Хотя этот процесс был довольно таинственным, Джонти, стоя на коленях около будки, честно пыталась разглядеть новых пришельцев в этот мир, испытывая при этом сильнейшее отвращение к ним и вспоминая с содроганием то мокрое скользкое существо, которое в темноте прыгнуло ей на лицо.
Нет, лягушки и жабы не вызывали у нее восторга, так она и призналась детям. Вот Десмонд – другое дело.
Он ходил по пятам за Джонти, когда Дебби была в школе, но, как только девочка возвращалась домой, переносил свою преданность на нее. Джонти не огорчалась, что занимает в его сердце лишь второе место. Она ценила Десмонда, брала с собой на прогулку на речку или на пастбище лошадей, где он мог долго лежать на земле, настороженно подняв уши и наблюдая за теми лошадьми, которых в этот день не взяли на работу. Он никогда не пытался гоняться за ними или кусать за задние ноги, как пес Нэта Макморрана, когда он ехал на своем жеребце. Десмонд вполне довольствовался тем, что лежа наблюдал за всем происходящим, может, представляя себя в роли хитрого и грозного защитника; Джонти подозревала, что если одной из лошадей действительно потребуется заступничество, то он убежит очень далеко, предоставив лошадь ее судьбе. Глупый Десмонд!
Как-то днем, когда она стояла, опершись на перекладину забора, а Десмонд сидел у ее ног, во двор въехали Рик и Стэн.
Весь день они занимались починкой заборов, и Джонти наблюдала, как они выгрузили свои инструменты, сбросили на землю мотки тяжелой колючей проволоки и распустили подпруги. Их действия, абсолютно синхронные, говорили о том, что они повторяли эту процедуру много раз; а Джонти это напомнило какое-то комическое, хорошо отрепетированное немое представление, в котором участвуют два актера.
Напоив, обтерев лошадей и отпустив их пастись, они вернулись с уздечками, висевшими на руках, и подхватили седла, которые перекинули через забор как раз рядом с тем местом, где стояла Джонти.
– Рик, что такое Вилли Вэгтейл? – спросила она как бы между прочим, хотя все время, прошедшее со дня пикника, она не переставала думать над разгадкой этого названия, а сейчас, как ей показалось, был очень подходящий момент, чтобы удовлетворить свое любопытство.
– Вилли Вэгтейл?
Рик повесил седло обратно на перекладину и внимательно посмотрел на нее своими близорукими глазами, при этом его загорелое лицо вспыхнуло, как это бывало, когда речь заходила о его хобби.
– Джонти, эта птичка, должно быть, очень интересна тебе!
– Правда, Рик? – Она с трудом сдерживала нетерпение. По какой-то непонятной причине ее сердце бешено забилось.
– Ну... – он с готовностью подался вперед, – дело вот в чем. Ты, наверное, ожидаешь, что она принадлежит к семейству мотациллидов, как и все прочие коньки и трясогузки?
– Э-э... да?
– Но на самом деле это совсем не так. Она относится к семейству мусцикапидов. Это кулик-сорока, и она совсем не родня трясогузкам!
Рик отступил на шаг с видом человека, который только что сообщил великую и волнующую истину. Но он, должно быть, почувствовал разочарование, когда его аудитория не отреагировала на это заявление должным образом. Джонти была ошеломлена и, недоуменно моргая, едва могла переспросить:
– А что же все-таки это значит?
– Но ведь я только что объяснил тебе, Джонти. Она относится к мусцикапидам, а не к мотациллидам, как ты могла ожидать.
– Я и не думала об этом!
Рик посмотрел на нее с укоризной за то, что она прервала его.
– Подсемейство рипидуринов – веерохвостных, – строго проговорил он. – Значит, твоя Вилли Вэгтейл относится к веерохвостным, а не к трясогузкам. Точнее, это рипидура леукофрис.
– Ой, Рик! – Джонти пыталась удержаться от смеха, чтобы не обидеть его. – Я только хотела узнать... – тихо объяснила она, – как она выглядит.
– О Боже, Джонти! – Его глаза за толстыми линзами широко раскрылись от удивления. – Ты хочешь сказать, что прожила здесь столько времени и до сих пор ни разу не видела Вилли Вэгтейл? Это самая обыкновенная птичка! – Он недоуменно покачал головой. – Нет, ты должна была ее видеть, – повторил он. – Это маленькая птичка, которая обычно садится на заборы или обитает на пастбищах, очень часто она скачет прямо по спинам коров или лошадей.
– Вот такая? – вскрикнула Джонти, указывая на маленькую птичку, которая радостно скакала по спине пасущейся лошади. У нее были очень красивые лимонно-желтые перья, белоснежная грудка и черная головка, а вокруг быстрых любопытных глаз виднелся ярко-оранжевый ореол. – Какая прелестная птичка! – восторженно воскликнула она.
Рик подошел поближе.
– Это, – сказал он, повернувшись к Джонти, – это... не Вилли Вэгтейл. Это медоед. Мелитрептус лунатус с белым загривком.
– А-а! – На несколько минут воцарилось молчание, пока Джонти собиралась с мыслями. – Но Вилли Вэгтейл немного похожа на нее? – с тоской предположила она.
– Нет, совсем нет. Вилли Вэгтейл намного проще. У нее неприметный окрас по сравнению с этим контрастным сочетанием желтого, черного и белого. Вилли просто черно-коричневая птичка, только на брюшке немного белого, ничего особенного. Эй, Стэн, ты захватишь немного соломы, или это сделать мне?