Или ему просто не повезло?
Прежде чем подступаться к его самым смелым идеям, нам стоит еще ненадолго задержать взгляд на двух создателях научных империй, хотя бы для того, чтобы отметить другое любопытное сходство между ними: они не были одиноки в своих идеях. Ни Линней, ни Дарвин не являлись до такой степени единственными в своем роде, как хочется думать последующим поколениям. По поводу теории естественного отбора хорошо известно и с самого начала признавалось, что Альфред Рассел Уоллес — молодой естествоиспытатель, занимавшийся собирательством на островах Юго-Восточной Азии, сформулировал ту же идею, что и Дарвин. В некоторых отношениях его мысли являлись даже более оригинальными, но он не был столь обстоятелен и последователен, как старик из Даун Хауса. К тому же вопрос об авторстве решался в его отсутствие.
Тот факт, что и Линней тоже не был од-ним-единственным, менее известен. Это долгая история. Излагать ее здесь я не собираюсь. Отмечу лишь, что на заднем плане почти всегда присутствует кто-то еще. В случае Линнея такого человека звали Петер Артеди (1705—1735)- В° время учебы в Уппсальском университете они тесно дружили; Петер, уроженец прихода Анундшё провинции Онгерманланд, был на два года старше и обладал ничуть не меньшими знаниями о природе, чем его младший приятель из прихода Стен-брухульт. Великую систему они разрабатывали вместе. Не по отдельности, по случайному совпадению, как Уоллес с Дарвином, а вместе, годами трудясь вдвоем. Мне думается, что истинным гением был именно Артеди. К несчастью, он утонул в одном из каналов Амстердама всего лишь тридцати лет от роду. По-видимому, он покончил с собой. Все лавры досталась Линнею.
Так вот, у Рене Малеза тоже имелся компаньон. Отшельнику из диких мест в конце концов потребовалось, чтобы кто-нибудь вытащил его из глубокой скважины систематики пилильщиков, дав возможность двинуться дальше, в свободный мир общих синтезов. Человека этого звали Нильс Однер, он был палеозоологом, специалистом по ископаемому планктону. Держался он скромно, чего не скажешь о Малезе.
Многие систематизаторы, естественно, с большим удовольствием сидят за микроскопом и исследуют выбранную тему. Перспектива стать крупным специалистом в чем-то малом, все равно в чем, является для них достаточным стимулом. Решать мировые загадки они предоставляют другим. Именно систематизаторы часто обладают достаточно адекватной самооценкой, чтобы сохранять постоянство в малом, но необходимо помнить, что во времена Малеза пуговицеведы действовали значительно активнее и смелее, чем сегодня. Вопрос, почему это происходило, заслуживает отдельной дискуссии, но я считаю одной из причин столь свободного полета мысли у довольно узких специалистов в области энтомологии и ботаники то, что они занимались естественной историей в полном смысле этого слова. Кстати, география растений и животных, то есть история распространения флоры и фауны, являлась в каком-то смысле шведской специализацией в биологических исследованиях. Одним из ведущих ее представителей был Эрик Хультен. Благодаря опыту, полученному им на Камчатке и в более поздних экспедициях, к его позиции в щекотливых дебатах по поводу районов, пребывавших под глетчером во время последнего наступления ледников, относились с глубоким уважением. Точно так же исследователь жуков Карл X. Линдрут сумел внести важный вклад в изучение древней истории северного полушария.
Малез, следовательно, был одним из целого ряда биологов, рассматривавших пояснения и сноски, походя сделанные природой, как сборник ответов на масштабные загадки. Выбрал он, разумеется, одну из самых больших: Атлантиду — остров, погрузившийся в море. Это не легенда, у Малеза имелись доказательства. Не позднее середины 1930-х годов, а возможно, еще раньше, он нашел путь к решению загадки и не переставал надеяться довести дело до конца. Последний написанный им на эту тему памфлет — "Atlantis a verified myth"::' — вышел в 1973 году, когда Малезу было уже за восемьдесят. Но в тот момент к нему никто уже не прислушивался.
Все началось с того, что наш друг Малез, уже мировой авторитет в области пилильщиков, случайно задумался над тем, как могло получиться, что в Патагонии поймали перепончатокрылое, чьи ближайшие родственники обитают в Европе. Перед ним встала классическая зоогеографическая проблема — парадокс из числа тех, которые прежде объясняли с помощью гипотез о существовании на заре времен перемычек между континентами, а начиная с 1940-х годов все чаще стали объяснять так называемой теорией дрейфа материков. В нее мы верим и по сей день — в идею о том, что в древние времена континенты были объединены в единый материк, Пангею, который затем раскололся на несколько частей, приблизительно как льдина весной. Если только животное или растение достаточно древние, любое их загадочное распространение по планете можно объяснить дрейфом материков.