В середине лета, в июле, когда все дачники лежат возле воды, как тюлени, я обычно отправляюсь в удаленное место в южной части острова, чтобы заняться чтением. На слегка наклонной опушке леса, между сенокосными угодьями и линиями электропередач, среди дубов и лесного ореха в больших количествах произрастает гладыш широколистный, который, когда солнце стоит в зените, притягивает своими большими белыми цветами невероятное множество насекомых. Там я обычно вижу жука зеленого пестряка Gnorimus nobilis, а на лугу летают всегда одинаково беззаботные бабочки — пестрянки таволговые, своеобразному окрасу которых воздал должное только Харри Мартинсон: "У ее крыла темный, сине-зеленый с черным отливом окрас, а по нему разбросаны трепещущие ярко-карминовые пятнышки".
На этом склоне я каждое лето вижу муху-жужжало Villa paniscus — быстрый, как стрела, клок шерсти, о котором никому ничего не известно и который до прошлого года считался вымершим, в основном потому, что почти никто не мог отличить эту муху от траурницы бурой — Villa hottentotta (она действительно так называется). Мухи-жужжало — конечно, факультативный курс, но что-то на этом склоне побуждает меня пытаться читать не только журчалок. Там летает еще другая, не слишком известная муха-жужжало — Anthrax leucogaster, а моей последней находкой стала оса-блестянка — Chrysis hirsuta, что, разумеется, никому не интересно, я знаю, но мне все-таки хочется ее упомянуть. С одной стороны, я ничем не рискую, то есть никто не заподозрит меня в том, что я хвастаюсь знанием малоизвестного опуса какого-нибудь эксперта, а с другой — главным для меня является безграничность самого чтения.
Тут, вероятно, можно провести целую жизнь (зима не в счет), так и не почувствовав, что прочел все. Мне вполне хватает одних журчалок, моих личных комментариев мелким шрифтом. Например, в цветах гладыша широполистного сидят оба импозантных вида из рода Spilomyia (спиломия), разумеется не каждый день, поскольку эти сказочные насекомые так редки, что у бюрократов от охраны природы выкатились бы глаза на лоб и они возбудились бы сверх меры. А как богата история о старом, гнилом, достойном охраны дереве, которую эти мухи рассказывают лишь одним своим присутствием! В первый раз у меня учащенно забилось сердце — так велико было желание поймать, обладать, изучить и хвастаться мухой из рода Spilomyia, сейчас чувство как бы повзрослело, сейчас, когда я просто вновь вижу ее, — я ее читаю. Подобно лесному жаворонку в марте. Уместно ли тут говорить о счастье?
Другие истории приходится писать самому. Как, например, о журчалке Eumerus grandis.
Она разворачивается ярусом ниже, ближе к земле. Журчалки из рода корнеедки — Eumerus развиваются, в точности как близкая к ним нарциссовая муха, в корнях разных растений, цветы их почему-то не слишком интересуют. Прошло несколько лет, прежде чем я их вообще обнаружил — настолько сосредоточенно я изучал происходившее в цветах гладыша широколистного. На самом же деле внизу, в подлеске, летало несколько видов, и одним из них, следовательно, оказалась grandis. Кормовое растение не известно. Так значилось в литературе. Но я никуда не спешил.
Следует добавить, что Eumerus grandis относится к тем таинственным мухам, которые распространены по всей Европе, но нигде не принадлежат к числу обычных — во всяком случае, насколько я знаю. Возможно, они появляются то тут, то там, а их просто никто не замечает. Пока не выявлено растение, на котором они обитают, не ясно, где их надо искать. Или, вернее — пока это растение было не известно. Теперь ситуация изменилась. Оно известно мне. Сидя в один прекрасный день на своем излюбленном месте в траве, я увидел самку, которая как-то подозрительно вела себя в расщелине возле корней засохшего гладыша широколистного. Она кружила по земле, точно собирающаяся снести яйцо наседка. Так продолжалось полчаса, потом она полетела дальше, а я стал рассматривать в лупу листья, по которым она бегала, — и обнаружил яички, такие маленькие, что половину было не видно.
Тут я действительно добрался до мелкого шрифта на научном фронте. Открытие! Чтение заметно ускорилось, и позже я обнаружил эту муху во многих местах, где растет гладыш широколистный. Я знаю ее. Возможно, лучше всех в мире. Мне следовало бы написать об этом научную статью в какой-нибудь специальный журнал. Но как-то не получается. Правда, слух все равно распространился довольно быстро — среди знатоков.