Ну а после Боренсберга Criorhina ranunculi пропала на целый человеческий век, пока сидевшему напротив меня за столом на террасе человеку не удалось наткнуться на две штуки в западных предместьях Стокгольма. Моя муха была, во всяком случае, пятой из обнаруженных в Швеции. Это стало моим первым триумфом. Позднее и мне, и другим доводилось многократно встречать этот вид, поскольку либо он стал более обычным, либо (что более вероятно) в силу того, что мы лучше изучили, какие именно цветы он посещает, где и когда, а также без каких трухлявых лиственных деревьев его личинки обычно не выживают. И как можно отличить эту муху от каменного шмеля.
Действительно же трудным оказалось поделиться своей радостью с непосвященными.
В новелле "Человек, который любил острова" Д.Г. Лоуренс пишет:
Годы растворились в мягком полумраке, из которого ничто уже не выступало и не тревожило. Наступила весна. На острове не нашлось ни единого первоцвета, но он отыскал зимний аконит. Там также обнаружились два маленьких ветвистых куста терновника и несколько ветрениц. Он принялся составлять опись цветов острова, и это оказалось очень увлекательным. Он заметил куст дикой смородины и осмотрел первые цветки на маленьком карликовом деревце, потом стал поджидать первые желтоватые цветы ракитника и дикие розы. Разные травы, орхидеи, крапива — будь они жителями его острова, он бы и то так ими не гордился. Обнаружив спрятавшуюся во влажной расщелине желтую камнеломку, он склонился над ней и застыл, как зачарованный, теряя счет времени и не отрывая от нее глаз. Хотя тут и смот-реть-то было не на что. Как посчитала дочка вдовы, когда он показал ей свою находку.
3. Ловушка из Рангуна
Много лет назад, еще до острова и театра, я поднимался на пассажирской барже вверх по могучей реке Конго. Ах, какое приключение! Вот о чем стоит писать — о свободе! Но не тут-то было. Мне наверняка удалось бы сказать не многим более того, что леса огромны, а река — шириной с пролив Кальмарсунд. Ну, и что я там побывал. Когда путешествуешь ради того, чтобы обзавестись материалом для рассказа, вечно так и получается. Зрение утрачивает остроту. О тоске по дому я мог бы разглагольствовать бесконечно. Поэтому не стал и начинать.
С нашей речкой Ладенгсон дело обстоит иначе, размышлял я вслух как-то днем в пору цветения черемухи. А потом приключилось нечто весьма странное.
Я устанавливал возле речки, между двумя кустами пышно цветущей вербы, огромную калифорнийскую ловушку для мух, что требует недюжинных навыков, и тут откуда ни возьмись появился совершенно незнакомый человек. Он просто вышел прямо из пышной июньской зелени и обратился ко мне по-английски с вежливыми извинениями. Где-то в ниспадающих кронах осин выводила свои серебряные трели пеночка-трещотка, а посреди мелкой речки плескалась щука. В тени не было отбоя от комаров. Затем мужчина заявил, что он ищет меня.
— I’m looking for you. — Именно так он и сказал.
Я попытался сделать такое лицо, словно это в порядке вещей. Будто вполне ожидал, что здесь, да и в разных других местах, меня в любое время могут разыскивать незнакомцы. Правда, моя попытка полностью провалилась. Я застыл как дурак посреди поросших осокой кочек, утратив от удивления дар речи.
На самом деле этот человек был и остается единственным, кого я когда-либо встретил возле Ладенгсон. Если хочешь побыть один, надо отправляться именно сюда. Жители острова в эту сторону никогда не ходят, а дачники вообще не знают о ее существовании. Тропинки, которые когда-то вели сюда, давно исчезли. Названия речки даже нет на карте. Собственно говоря, это даже не речка, а канава, заросшая, обмелевшая и местами высохшая. Сенных сараев, которые, говорят, когда-то стояли на здешних лугах, больше нет, как, впрочем, и самих лугов. Их медленно, но решительно оккупировали ели, осины, березы и ольха. Однако место это очень красивое, богатое и просторное, словно собор, в котором весной цветет калужница. Возле речки встречаются косули, изредка лоси, но люди — никогда. Кроме этого дня.
В Средние века речка Ладенгсон являлась входным фарватером в деревню, располагавшуюся в самом конце залива, который повышение уровня материка превратило в пресноводное озеро. Деревня сохранилась. Там мы и живем. Сколько ей лет, никто не знает, но вполне вероятно, что оседлое население имелось здесь уже во времена викингов. Побережье длинного и очень глубокого морского залива, вода которого сделалась теперь темно-коричневой, наверняка считалось идеальной гаванью — укрытием: путь сюда мореходам с коварными умыслами был практически заказан. Над озером возвышается крутая гора. Защитить деревню от нападений со стороны открытого моря на востоке особого труда не составляло.