Андреа Мантеньи, одна из которых — эскиз фрески из капеллы церкви Эремитани в Падуе, — как с ними? Или с маленьким портретом старика, приписываемым Франсу Хальсу или, возможно, Юдит Лейстер, который впоследствии копировал сам Рембрандт? Быть может, лучшим другом Малеза являлось будущее.
На пристани было абсолютно темно, с залива дул леденящий юго-западный ветер.
Субботу я посвятил чтению присланного мне Даккеннбергом по электронной почте каталога. Оказалось, что подаренная коллекция состояла из тридцати произведений искусства, пять из которых были украдены и два просто утрачены. Помимо уже известных мне вещей, здесь имелся целый ряд интересных работ, дополнявших образ коллекционера. Маленькую картину Якопо Бассано (1510—1592) на сланце, изображающую снятие с креста, Малез идентифицировал как оригинал знаменитой надалтар-ной картины — какой именно, неизвестно, а сильно изъеденное червями панно "Мадонна с младенцем" считалось у него написанным Пьетро Лоренцетти, умершим около 1348 года. Авторство двух более крупных холстов, в свою очередь, приписывалось голландцу Арту ван дер Нееру (1603—1677) и мастеру испанского барокко Франсиско Сурбарану (1598—1664). Несколько неожиданно здесь оказались представлены и две картины американских художников XIX века — совершенно неизвестных мне Х.К. Брайанта и Х.У. Хаббарда.
Меня глубоко поразили сведения о том, как Малезу достался пейзаж Яна Франса ван Блуме-на (1662—1749)- Согласно его рассказу, первоначально картина была куплена в Риме непосредственно у художника русской царицей Екатериной Второй и со временем очутилась в Царскосельском дворце под Санкт-Петербургом. Значительно позднее, а именно в 1925 году, картина вроде бы оказалась среди произведений искусства, изъятых революционными властями из царских дворцов, и хотя ее вроде бы отобрал для себя Эрмитаж, она по какой-то причине была продана писателю Алексею Толстому (1882—1943), который по какой-то другой причине познакомился с Рене Малезом во время пребывания последнего в Советском Союзе. Обстоятельства заключительной сделки, к сожалению, остаются неизвестными.
Что из всего этого правда? В Умео, очевидно, не хватало ресурсов для более детального изучения происхождения и подлинности картин; просто-напросто не было денег на анализ материалов и рентгеновские снимки, поэтому каталог опирается на атрибуции самого Малеза, хоть за его описаниями нередко следует деликатный вопросительный знак петитом. Временами, пожалуй, все-таки угадывается сдерживаемое волнение. "В составленной Малезом описи входящих в дар работ присутствует несколько важнейших для истории искусства имен: Мантенья, Сурбаран, Ватто и другие. Если это соответствует действительности, то данное собрание являет собой не что иное, как сенсацию".
В одном случае, однако, Малеза можно уличить в ошибке. Речь идет о картине Падовани-но, изображающей Тарквиния и Лукрецию, — импозантной вещи, которая в собственноручной описи коллекционера считается привезенной в Швецию из России после Октябрьской революции 1917 года, но теперь искусствоведам удалось проследить ее судьбу от наших дней вплоть до 1856 года, когда она уже долгое время висела в замке Финспонг у семьи Де Геер. Правда, сама вещь от этого хуже не стала.
А Моретто! Описание этого произведения вырастает в каталоге в витиеватое, регулярно апеллирующее к Библии эссе о нежной чувственности и мечтательной меланхолии северо-итальянской живописи эпохи Ренессанса, в многоплановый гимн картине, которая, конечно, является копией, но настолько захватывает Даккенберга, что он в конце концов отправляется в Венецию, чтобы увидеть оригинал. Не могу представить, чтобы Малез был намного религиознее меня, но он, во всяком случае, был католиком, так что наверняка улыбался на небе, наблюдая за тем, как я, пока шхеры погружаются в сумерки, сижу за компьютером, читаю, поражаюсь и радуюсь.
Уже ранним утром в воскресенье у меня окончательно сложился его образ. Рене Малез был неисправимым оптимистом, искателем приключений, которому удалось долго и счастливо жить на скудной диете, состоявшей из полной самодостаточности и чересчур радужных иллюзий, достойных героев Бальзака. Встречая какую-нибудь из своих картин в Национальной галерее, в Прадо или Лувре, он каждый раз, само собой разумеется, приходил к выводу, что музею удалось раздобыть копию. Оригинал, или, по крайней мере, первый вариант, находился на вилле на острове Лидингё, в Стокгольме, но главным оригиналом из всех них был сам Малез.
Впрочем, имея дело с Малезом, ни в чем нельзя быть уверенным полностью. Он явно был человеком весьма сведущим и настолько отчаянным, что летом 1955 года отправился в Венецию на Восьмой международный конгресс искусствоведов, где перед крупнейшими экспертами мира сделал доклад о своем Моретто. Конечно, он часто ошибался и, конечно, всю жизнь с готовностью ловился на обман. Это прямо бросается в глаза. Трудность же заключалась в том, чтобы обнаружить, в чем он был прав. Возможно, вором являлся крупнейший знаток. Я решил пойти по заметенному десятилетия назад следу.