Выругавшись себе под нос, плетусь следом. Считаю количество дверей, пытаясь отвлечься. Штук десять, не меньше. И это только один этаж. На стенах красуются картины, повсюду белая мебель, позолота на потолках. Страшно даже чихнуть ненароком.
— Нравится? — у мужчины глаза блестят. Гордым прищуром опаляют.
Надеюсь, он не рассчитывает на комплименты. Какая разница, нравится мне или нет. Как минимум здесь неуютно и странно. На такие замки хочется издалека глазеть, а не внутри прохлаждаться.
— Нет, — вздергиваю бровь, вспоминая о своем гаранте безопасности. — Я просто прикидываю, сколько ты бабок получишь, когда без работы останешься и продашь все эти предметы роскоши.
Между строк оставляю ту часть, в которой он лишается наследства и сидит у разбитого корыта. По перекошенному лицу вижу, что посыл без внимания не остается.
Раевский открывает дверь самой последней комнаты и пропускает меня вперед. Не то, чтобы у меня есть выбор, я даже моргнуть не успеваю, как после солидного толчка оказываюсь в спальне, а за спиной раздается хлопок.
— Что это?
— Твоя ночлежка.
Стены покрыты бледно-сливочной краской и украшены росписью. По углам расставлены маленькие вазы с сухоцветами, на бежевом потолке сверкает хрустальная люстра. Посередине комнаты стоит кровать с кучей подушек. На окнах жалюзи, как в офисе, из приоткрытой двери виднеется черный шкаф с костюмами и рубашками.
Как-то непохоже на его спальню. Слишком спокойно и красиво. Я представляла более дикие цвета вроде багрового или едко-синего.
Что-то выбивается из общей картины. В воздухе стоит запах свежей краски, из распахнутых окон веет теплом.
— Эту спальню только вчера передали, — заявляет Раевский.
— Зачем?
— Для тебя, — подходит к изголовью кровати и выдвигает маленькие шкафчики, — видишь? Тут даже расчески, резинки, помады и прочая косметика.
Я вижу только одно — Раевский тронулся рассудком и от безделья состряпал нечто похожее на девчачью комнату.
— Это ведь твоя спальня, да? — выдвигаю предположение.
Сильно смущают жалюзи и отдельная гардеробная, напичканная мужской одеждой. Могу предположить, он часто именно здесь работал. На угловом столике даже навороченный ноут пылится.
— Да, — как ни в чем не бывало кивает, — я подумал, что мрачный дизайн будет на тебя давить, поэтому решил переделать.
Ага. Я бы и в склепе поспала, если бы кое-кто на меня не давил.
Для подстраховки остаюсь возле двери и задаю самый логичный вопрос.
— Ты ненормальный?
— Если тебе не нравится, сделаем так, как ты скажешь, — упорно продолжает не замечать мои слова.
Мы словно на разных языках говорим.
— Я не собираюсь здесь жить.
— Почему? — снова тупит. — Этот дом слишком большой? Далеко от центра? Так не проблема, можем прямо сейчас прокатиться и другие посмотреть.
— Тимур!
— Что? — прищуривается.
От жесткой интонации сердце вскачь бежит. Он явно строит из себя идиота и остается добреньким только до тех пор, пока я не заикнусь о браке.
О невозможном и принудительном фарсе.
— Упрости нам обоим жизнь и поверь мне, когда я говорю, что ни за что не выйду за тебя замуж.
— Почему? — нехорошим холодком тянет. — Я сделал так, чтобы тебе было комфортно, наплевал на свои интересы и…
— Нет. Ты, как раз таки, учел только свои интересы и наплевал на то, чего хочу я! — делаю медленный вдох, чтобы голос не выдавал, насколько меня обижает такая «подача» брака. — Если бы мне нужны были деньги и роскошь, я бы сразу согласилась тебе подыграть, понимаешь? Но я сама заработаю. Своим трудом.
— И до старости не накопишь, — скалится в ответ.
— Ничего, у меня небольшие запросы.
— У меня тоже, — хрипло цедит, вытаскивая из-под подушки нечто похожее на сорочку, — будешь спать здесь, пока мы не распишемся.
— Обойдешься, — я вскипаю, вытаскивая из памяти условия передачи наследства. — Сегодня миллиардер, завтра миллионер. Велика ли разница?
— Велика, так что мне бы очень хотелось, чтобы ты меня больше не позорила, — намекает на утренние фото, разлетевшиеся по всему интернету.
Я только открываю рот, чтобы возразить, и тут же его захлопываю. В буквальном смысле теряю дар речи, проглатываю обиду и с какой-то горькой улыбкой качаю головой, давая понять, что он неправ. Я не позорю его, я позорю только себя, продолжая надеяться на то, что он сможет учесть мои чувства.
Наверное, по его мнению, переделка спальни, о которой я не просила, и ангельские обещания — это все, чего я заслуживаю. Раевский пользуется чужим трудом, нанимая специалистов по ремонту, и выдает их творения за свой результат. Какое-то извращенное понятие заботы, причем, судя по суженным глазам, Тимур упрямо не видит в этом проблемы.
Принимая злость за пустые капризы, он не дает даже объясниться. Ничего не спрашивает, ничем не интересуется, будто его внимание застревает только на штампе.
Проклятом штампе, от которого зависит лишь репутация и количество денег на счету.
— Тогда найди другую, — пожимаю плечами, — как тебе дядя и посоветовал. Чтобы без выкидонов, позора и истерик.
«Ломать себя и под тебя прогибаться я не собираюсь, даже если мне очень хочется, чтобы что-то изменилось».
Я никогда не отрицала, что он хорош собой, умен и интересен. Думаю, при других обстоятельствах Тимур быстро бы вскружил мне голову и обвел вокруг пальца. Может, именно поэтому мне хочется уйти. Страшно дров наломать.
Молчание тянется как вата и, когда он наконец-то хрипло отвечает, я уже успеваю забыть, что говорила ему ранее.
— Не могу.
Ах, точно. Не может другую выбрать.
Я усмехаюсь.
Неужели рынок совсем пуст, раз он готов обгладывать мои кости?
Дергаю ручку двери.
— Мира, ты не можешь покинуть дом.
— Будешь силой держать? — тихо хмыкаю.
Если бы он только знал, что каждая фраза помогает мне от него отстраниться. Пусть и не физически, но хотя бы морально.
— Считай это экскурсией, — разводит ладони, — здесь есть на что посмотреть. Я могу все тебе показать.
— Думаешь, я хочу проводить с тобой время?
— Тогда пусть Лена тебе покажет, — чеканит.
— Да, с ней будет поприятнее разговаривать.
Спускаюсь вниз и подхожу к дубовой двери, ведущей на улицу. Толкаю ладонью — заперта.
А я все удивлялась, почему он не стал меня останавливать.
В спальню не возвращаюсь, потому что Раевский, скорее всего, всё еще там. Иду на запах еды и пряностей, надеясь познакомиться с кем-то еще.
На светлой и просторной кухне вовсю дымится духовка. Пелена гари просачивается через настежь распахнутые окна, оставляя неприятный привкус горечи.
Иду дальше. По стеклянному столу разбросаны крошки, валяются овощи и пакет со сливками. Сущий беспорядок. Такой даже я редко устраивала.
— Это способ выкурить меня отсюда? — бросаю в пустоту и напарываюсь глазами на Лену, пристроившуюся к вытянутому окну.
Девочка сидит прямо на полу и, поджав пятки, нервно тянет носом воздух.
Слышит шаги, поворачивается ко мне лицом, белым от муки, и неловко улыбается.
— Я хотела сюрприз устроить.
Её черные волосы также перемазаны какой-то белой массой. Печь собиралась, что ли?
— Помощь нужна?
Предлагает человек, который умеет только микроволновкой пользоваться.
Зато отвлекусь и, может быть, чему-то научусь. Кухню Раевского совсем не страшно спалить.
Я не нахожу в себе сил на побег и считаю это бессмысленным. Всё прояснится в загсе, а пока…
Побуду здесь и составлю компанию этой милой девчушке.
«Будет, что внукам рассказать» — мое любимое оправдание. С таким подходом и приключения на задницу всегда кажутся сущим пустяком.
11
Провозившись с готовкой почти до обеда и чудом не спалив владения Раевского, мы дружно приходим к выводу, что готовка — совсем не наше. Перемазанные, испачканные в кисло-сладком соусе и с ног до головы облепленные мукой и сырными крошками, расходимся по ванным комнатам, заранее договорившись о том, что доставка еды ничуть не хуже домашней кухни. Особенно нашей.