Я киваю. Мне и не нужны особые условия.
— Тогда до завтра. Приходите в три, вас со всем познакомят и выдадут униформу.
— Спасибо, — говорю искренне, чувствуя хоть какую-то определенность.
Образования пока нет, так что можно везде себя попробовать. Элитный клуб — еще не самый плохой вариант, к тому же охрана тут солидная, я на своем опыте убедилась.
А Тимур смирится. Иначе пусть на вторые шансы не рассчитывает, я сама в силах контролировать свою жизнь.
Когда я добираюсь до дома, солнце уже клонится к закату. Нагретые за весь день улицы постепенно остывают, долгожданная прохлада так и бьется в распахнутые окна. Я переодеваюсь в домашнюю одежду, варю себе кофе и, чтобы как-то побороть подступающую к горлу нервозность, листаю сайты с рекомендациями для официантов. Мне и страшно, и интересно одновременно. Постоянная беготня, суматоха, раздача меню и обслуживание гостей уж точно меня отвлекут. Уже голова пухнет от ненужных мыслей.
Половину вечера я разговариваю с братом, который явно звонит лишь для того, чтобы выбить из меня подробности. На слова не скупится, грозится приехать, но на носу командировка, поэтому я успешно увиливаю, спрашивая о маме, тете, знакомых, здоровье, словом, обо всем, лишь бы в разговоре больше не проскальзывала фамилия Тимура.
— Так у тебя точно все нормально? — продолжает беспокоиться, как заноза в заднице одну и ту же линию гнет.
— Естественно! — усмехаюсь себе под нос и плетусь за очередной чашкой кофе. — Неужели ты рассчитываешь на другой ответ?
— Дима мне передал, что он к тебе заходил.
Так вот, из-за чего весь сыр-бор.
— Мы все разрулили. Никаких обид.
— Но если тебя что-то беспокоит…
— Нет, ничего, — быстро перебиваю, хозяйничая на кухне. — Твоя сестрица в силах за тебя постоять.
Лгу, конечно, но Никита прекрасно знает мой характер, поэтому после нескольких попыток сдается. Вволю поболтав, мы прощаемся, и я впервые за весь день чувствую безумную усталость. Язык еле шевелится, мышцы ноют, кошки на сердце скребут.
Сама себе усмехаюсь. Я за сегодня весь свой словарный запас исчерпала. Всё говорила и говорила, до последнего отвлекалась от телефона, забитого сообщениями, но это бесполезно. И со звонком в дверь я снова в этом убеждаюсь.
За дверью Тимур. Взгляд собранный, спокойный, тело плотный костюм облегает, при каждом движении демонстрирует, как мышцы под кожей перекатываются. Я уже начинаю задумываться, а не спит ли он в офисной одежде.
— Ты почему еще не одета? — вертит в руках ключи от авто и подпирает спиной стену, пытливыми глазами проходясь по хлопковым домашним шортам и майке.
Я молчу и только ресницами хлопаю. Я рассчитывала, что начнет со скандала, а его спокойствию даже море может позавидовать. Единственный вариант — ему не сообщили. Видимо, управляющая посчитала, что нет смысла лезть в чужие дела, но…
— Мира?
— А? — встряхиваюсь и откидываю ненужные мысли.
— Одевайся, говорю, — отвечает с нарочито насмешливой улыбкой и проходит внутрь, заполняя собой всю крохотную прихожую.
— Зачем? — наверное, не стоило игнорировать его сообщения.
— У меня лишь один месяц, так что я не буду ни дня терять, — подталкивает к спальне и торопит, — собирайся скорее. На свидание идем.
Мимо пролетают обшарпанные одноэтажные домики с облезлой краской, заброшенные и заросшие травой до колена скверы, пустыри, оскверненные мусором, и бесконечные леса. Внедорожник уже точно выехал за пределы Москвы, и если не так давно мне казалось, что еще чуть-чуть, и мы приедем, то теперь я буквально за каждым поворотом надеюсь на то, что Тимур начнет притормаживать. Он педаль газа не отпускает, напротив — давит сильнее, отчего мотор под капотом рычит, за скоростью гоняется.
— Ты меня убивать везешь? Решился все-таки?
— А ты, я смотрю, коготки свои убирать не собираешься, — хмыкает в ответ Раевский, слегка надавливая на тормоз, — поспи пока. Я тебя разбужу, как приедем, — приподнимается и, немножко приспустив ремень безопасности, тянется назад, доставая заранее приготовленное покрывало.
Я только вздыхаю и уже в тысячный раз пытаюсь отключиться, но взбудораженное сознание на уступки не идет. И ведь завтра первый день, повезет, если вернемся домой хотя бы к рассвету. И тут я лукавлю, ведь у меня от любопытства буквально мозг взрывается. Ожидание, что мы приедем в помпезный ресторан и будем наслаждаться деликатесами, пытаясь построить нормальный диалог, не оправдывается, но я этому только рада.
Тимур умеет удивлять, причем как в плохом, так и в хорошем смысле. Стрелка часов тянется к десяти, от резкой манеры вождения меня бросает то влево, то вправо, и я, с трудом размыкая веки, бросаю идеею заснуть. Включаю музыку из плейлиста Тимура и с насмешкой фыркаю, ни на секунду не веря в то, что ему нравится такая музыка.
— Сопливые песенки?
— Не в твоем вкусе? — вкрадчиво уточняет и, заметив гримасу на моем лице, пожимает плечами. — Я думал, девушкам такое нравится.
Специально скачал, значит.
— Под такую музыку нужно специальное настроение, — не хочу открыто указывать на то, что на деле он совсем ничего о моих вкусах не знает. Приятно, что старается.
— Тогда я правильно поступил, — накрывает мою ладонь, лежащую на коленке, продолжая одной рукой лихо входить в повороты. — Песни о любви — это то, что нам нужно.
— Не беги вперед паровоза, — театрально возвожу глаза к небу, но руку не убираю. — И смотри на дорогу!
С пунцовыми щеками отворачиваюсь, с непривычки смущаясь из-за откровенного взгляда, за которым ни одной лицемерной маски пока не видно.
Небо усыпано звездами, ни одного облачка, и только луна да редкие фонари освещают дорогу. Сумерки совсем сгущаются, когда машина наконец-то сбавляет ход и тормозит. Я выхожу из душного салона и вдыхаю запах древесной коры, мокрой листвы и металла. Вокруг раскинулись могучие стволы, поддерживающие своды зелени, а по центру — груда железа, старых машин с разбитыми фарами и стеклами, на ржавых, потрепанных временем столиках валяются окурки и осколки.
— Да ты прям романтик года, — слова застревают в горле, когда я оборачиваюсь и вижу Тимура, доставшего из багажника внушительных размеров биту. — Зачем же с такой жестокостью? Я даже легкую смерть не заслужила?
Мужчина улавливает сарказм и кривит губы в ехидной усмешке. Чувство юмора у него точно отвратительное.
— Бери, — настойчиво всучивает в руки и тянется за второй, — будем твой негатив выплескивать.
— Каким образом? — все еще не понимаю и верчу головой, пытаясь разглядеть, куда он направляется.
Тимур тормозит рядом с неплохо сохранившимся жигули и, повернувшись ко мне лицом, тихо говорит.
— Бей.
— В смысле? — меня каждая фраза с толку сбивает. Совсем не въезжаю, какого черта мы приехали на автомобильное кладбище, и чего он от меня ждет.
Я посильнее запахиваю ворот кожаной куртки и щурюсь, пытаясь не замерзнуть от этого до дыр прожигающего взгляда. И это еще хорошо, что Раевский хотя бы предупредил, что нужно что-то спортивное и удобное накинуть.
— Мир, я признаю, что облажался. И что тебя банальные походы по ресторанчикам не сильно интересуют. В этом месте я последний раз был после смерти отца. Громил, крушил, выплескивал. И правда помогает.
— Я не могу. Нет, это как-то дико, — опускаю руки и пытаюсь отойти, но он, прижав за талию, возвращает обратно.
Внутри меня тлеет сгусток смешанных чувств. Вроде и душу открывает, показывает, что ему тоже может быть больно, но в то же время прямо носом тыкает в факт того, что боль видно. И она никуда не уходит, пеплом оседает в легких и дыхание затрудняет.
Я после регистрации брака будто и не дышала, только сейчас свежий глоток воздуха поймала. И вроде идея неплоха, я бы с удовольствием тут что-то разгромила, но в одиночестве. Демонстрировать гнев, обиду, злость и отчаяние на его же глазах слишком неправильно. Интимнее сплетенных тел под покровом ночи.