Аня, решив проверить Варины слова, прислушалась к себе, выуживая из памяти то, чего было не особо жаль.
Перед глазами замелькали картины, от которых она была бы рада избавиться, но они врезались клещами ей в душу и не отпускали даже в самые светлые дни.
Ей тогда было лет двенадцать, она нашла в подъезде блохастого котенка и притащила домой. Когда отец узнал, то в пьяном угаре сильно избил Аню. Она всю ночь проплакала, прижимая к себе теплый комочек. Котенок, будто понимая её горе, утешающее тарахтел. Наутро, протрезвев, и по обыкновению раскаявшись, отец разрешил котенка оставить, даже горшок с миской купил.
Но кошка прожила у них не больше года. Отец убил её, когда обнаружил, что запуганное им животное ссыт ему в ботинок. Он на Аниных глазах схватил кошку за задние лапы и ударил об дверной косяк. Аня ничего не успела сделать. Ей оставалось лишь положить мертвую кошку в коробку из-под обуви и похоронить её в березняке.
Все это пронеслось у нее перед внутренним взором так отчетливо и детально, что даже нос защекотало от въедливого запаха кошачьей мочи.
Однако, когда она вновь попыталась вернуться к этим событиям, то поняла, что кроме самого факта убийства кошки отцом вспомнить больше ничего не может. В памяти на том месте зияла пустота.
Тяжелое горькое воспоминание, но оно было её. Она вся есть лишь набор этих воспоминаний. И если они исчезнут, то исчезнет и она. Память же, запустив механизм воспроизводства, калейдоскопом подсовывала картину за картиной, вопреки её дерганью за стоп кран. Сделалось страшно и она, перебив очередную перепалку Матфея с Ильей, поспешно предложила:
— Давайте тогда поскорее вернемся туда, где еще можно побыть, хотя бы недолго.
— Мы уже пробовали, — мрачно ответил Матфей.
— Может у Ильи получится, — виновато прошептала Варя.
Но и у Ильи не получилось ничего кроме нехороших слов.
В этот момент Аня впервые осознала, что это на самом деле конец. Напряжение вдруг отпустило, и она ощутила небывалую легкость. Все в ней как-то сразу опало, обмякло.
Почему-то вспомнилось, как однажды девочкой она пряталась от гостей в шкафу. Тогда еще была жива мама, и в дом всегда приходило много гостей. Аню везде искали, а она подглядывала в щелку. Из окна струилась полоска света, и она воображала, что за эту черту никто не сможет зайти, что это её защита.
Жаль было кормить этим воспоминанием пустоту. Лучше бы Ани подсунуть пустоте другой эпизод её жизни, тот самый, про рай, где она так бесстыдно хотела отдать себя человеку, убившему всю её семью. К своему ужасу, она поняла, что до сих пор этого хочет. Упреком вставал перед глазами Вадик в пижаме с лисичками. Но лисички выцветали, оставаясь на белом полотне сухим фактом бытия.
Она хотела бы себя утешить тем, что все это сделал не Илья. Ведь из рассказа Бога она знала, что Илья в этой ситуации тоже был жертвой, что он ни в чем не виноват. Но она чувствовала в этом оправдании какую-то фальшь, стремление выдавать желаемое за действительное.
Аня даже не могла определить, где в Илье заканчивался Хаос и начинался он сам. Когда именно она влюбилась в него? В кого она на самом деле влюбилась? Что если это закономерный итог её стокгольмского синдрома? Что если он лишь отражает то чудовище, которое живет в ней самой?
Нужно перекрутить в себе воспоминания о нем и чудовище исчезнет. Но при одной мысли об этом внутри все сопротивлялось. Аня поняла, что ни за что этого не сделает.
Только любовью можно было оправдать совершенно немыслимое желание вопреки всему защитить их общую память.
И она призналась себе, что любит. Стало легче, проще, захотелось обнять его напоследок все простить и себе, и ему.
— Вы слышали? — напряженно спросил Илья, вырывая её из раздумий.
Аня как ни напрягала слух, ничего не слышала.
— Нет! — раздраженно отрезал Матфей.
— Я вижу, — прошептала Варя, — как будто пустота движется.
Аня насторожено стала всматриваться и вслушиваться, но абсолютно никакого движения и звуков уловить в пустоте не могла.
— Она говорит, — прошептал Илья
— Он показывает, — вторила ему Варя.
— Мы ничего не видим и не слышим! — хором ответили Матфей с Аней, но Илья с Варей больше никак на них не реагировали.
Аня заметила, что суть Ильи и Вари пошла рябью, по ним будто пустили ток под большим напряжением. Их контуры размывались, краски смешивались.
Защитить Илью она не могла, лишь наблюдала.
Наверное, и ей перед самым концом начнет всякое мерещиться, а хотелось все же сохранить ясность сознания. Но с другой стороны, может и легче, когда ничего не осознаешь.
— Видимо так будет выглядеть наш конец, — тоскливо констатировала она.
— Я должен был быть первым! И здесь гад без очереди пролез! — с искренней досадой возмутился Матфей.
— Успеем, — нервно хихикнула Аня, в то время как её душили слезы.
Она понимала Матфея — она тоже предпочла бы уйти первой, а не наблюдать, как уходит тот, кто ей дорог. Оставалось только ждать, когда придет их очередь.
Вдруг помехи в пятнах Ильи и Вари прекратились. Цветовые волны улеглись и вновь перед ними, как ни в чем не бывало — стояли их раскрашенные фигуры.
— Ящик здесь, — хором заключили Варя и Илья.
— Это мы вроде как знали, — раздраженно заметил Матфей. — Для этого не нужно было пугать нас с Аней до чертиков!
— Но теперь мы еще и знаем, как нам этот ящик добыть, — выговаривая слова, как для особо тупого дебила, объяснил Илья.
— И вы это узнали, пялясь и вслушиваясь в пустоту? — с сарказмом поинтересовался Матфей.
На этот раз Аня была полностью на стороне Матфея, разделяя его негодование. Но вместе с тем, она понимала, что вовсе не злится, а скорее пытается справиться с упадком чувств после слишком сильного эмоционального напряжения. Так мать, найдя своего потерявшегося на прогулке ребенка, вначале разражается бранью, а потом в слезах прижимает шкоду к себе.
— Да, хватит, — нетерпеливо протянул Илья, — нам нужно спешить!
— Здесь сохранились осколки сознания Адама и Евы, они ждали нас и рассказали, как спастись, — робко объяснила Варя.
— Теперь мы будем верить Адаму и Еве, которые и заварили эту кашу? — возмутился Матфей.
— А у нас есть выбор? — спросил Илья.
— Но с чего бы им помогать нам? — удивилась Аня.
Слишком свежа была в памяти история об этих убийцах собственных детей. Их поступки на протяжении всего существования отличались лишь вероломством и подлостью, которую невозможно уложить даже в самую бесчеловечную мораль. Аня не могла им поверить. Ни на секунду не могла!
— Но хуже точно не будет, — резонно заметила Варя.
Против этого аргумента найти довод оказалось сложней. Действительно, что может быть хуже того положения, в котором они оказались? Их всех при любом раскладе ждет забвение и вечный голод. А вдруг напоследок Адам и Ева решили что-то доброе сделать? Или черт оказался не так страшен, как его намалевали?
— Тогда выкладывайте их план? — сдался и Матфей.
— Он до смешного прост, — заявил Илья. — Единственная сила, которая может здесь сработать — это сила воображения. Так первые Боги создавали свои миры.
— Нам просто всем вместе нужно представить ящик в мельчайших подробностях, — дополнила инструкции Варя. — Цвет, объем, массу, размер. Почувствовать его как часть себя.
— Ба, психотренинг по визуализации мечты, — вновь съязвил Матфей.
— Если ты мечтаешь о ящике, то да, — не упустил возможности уколоть Илья.
У Ани иногда складывалось ощущение, что Илья с Матфеем играют в плохого и хорошего полицейского. Когда один в чем-то соглашается — второй непременно должен быть против.
— Давайте уже воображать, — вздохнула она, устав от бесконечных препирательств.
Илья с Матфеем затихли. Все сосредоточились на визуализации ящика.
Аня старательно рисовала перед внутренним взором ящик, впрочем, не особо рассчитывая на успех. Прямоугольный, среднего размера, тяжелый, черный. На ощупь гладкий, испещренный письменами. Он пахнет лаком и деревом.