Борис ШТЕЙМАН
ЛОВУШКА
Вы не представляете, какого я свалял дурака! Но чтобы было понятно, начну по порядку. Еще с детства я очень любил подсматривать в чужие окна. Принято считать это пороком, и в обществе подобное любопытство всегда осуждается. Видимо, таким образом люди пытаются оградить свою частную жизнь, свое жилище от постороннего чрезмерного внимания. Это тайное наблюдение за чужой жизнью доставляло мне огромное наслаждение. Также я охотно рассматривал людей, когда они думают, что находятся в полном одиночестве. Если мне удавалось случайно подключиться к чужому телефонному разговору, — знаете, бывает иногда, наберешь номер, а не соединяет, и вдруг щелчок и уже слушаешь чьи-то откровения, — то это было все равно, что другому посмотреть интересный фильм или прочитать какой-нибудь захватывающий детектив. А вот кино, книги или живопись меня не волновали совершенно. Все там было настолько надуманно, лживо и как-то плоско, что вызывало у меня лишь чувства досады и удивления, как это люди могут интересоваться такой чепухой. Вот когда случайно, стоя на лестничной площадке какого-нибудь дома, удавалось заглянуть в приоткрывшуюся на секунду дверь, то это были действительно волнующие мгновенья.
Вначале я думал, что еще более захватывающе проникать в чужие квартиры и даже устроился после армии страховым агентом, но вскоре убедился, что это уже совершенно не то. Вся прелесть, весь эффект, заключавшиеся в том, что люди, за которыми подсматриваешь, не знают об этом, исчезли. Когда приходишь к ним по делу, то это уже совсем другое. Они официальны, неестественны и начинают играть свои роли, которые, по их мнению, наиболее подходят данному моменту. И это настолько бесталанно, что хочется зевать от скуки и фальши происходящего.
Я очень люблю прогулки, особенно в вечерние часы. И самое лучшее время года для этого — лето. Тогда многие приоткрывают окна, и удается не только что-то увидеть, но и услышать обрывки разговора, смех, звуки музыки. В основном, это касается первых этажей. Именно вечером наиболее чувствуется, буквально передается со слабым движением воздуха это очарование и таинственность чужой жизни… Иногда полезно отойти подальше от дома и посмотреть на него издали и тогда удается заметить, что каждая освещенная комната излучает свой, только ей одной присущий, неповторимый свет. И не найдешь даже в огромном многоэтажном доме двух одинаково освещенных окон.
Конечно, я понимаю, что на самом деле, в подавляющем большинстве чужая жизнь скучна и неинтересна. Но… тут есть одно существенное «но». Она неинтересна самим этим людям, которые живут этой своей жизнью. А нам, ценителям чужой жизни, она, бесспорно, представляется совершенно иной. Потому что мы видим ее в какие-то краткие мгновения, но зато сразу всю, целиком! А не какой-то один фальшивый срез, как, скажем, в кино… Я говорю, мы, ценители, по¬тому что знаю, я не одинок. И таких же страстных наблюдателей узнаю сразу. Обычно у них лицемерно слегка прикрыты глаза, но все равно им не удается притушить тот жаркий блеск любопытства, который таится за их полуприкрытыми веками. Как правило, одеты они весьма неряшливо, так как собственная персона их совершенно не волнует. В практической жизни они обычно ничего не достигают, потому что душевные, да и физические силы их направлены не на себя, а на других. Наверное, по такому весьма приблизительному портрету вам не удастся выделить этих людей, хотя повторяю, я их замечаю сразу. Видимо, в них есть еще что-то, кроме вышеперечисленного, но это «что-то» не поддается точной формулировке. Это, скорее, атмосфера, определенный дух, их окружающие.
Помню, как-то в детстве я поехал в гости к своему дяде, очень крупному ученому, профессору с мировым именем, очень серьезному и, я бы даже сказал, сухому человеку. И так получилось, что я оказался один в его кабинете. Там было множество книг, письменный стол, лам¬па, в общем, все то, чему положено находиться в кабинете ученого человека. И еще я увидел у него на столе бинокль. Это меня слегка удивило. Но когда я взял бинокль и подошел к окну, мне сразу все стало ясно. Он рассматривал в бинокль… квартиры соседнего дома! И я довольно быстро нашел объект его наблюдений. В этой квартире жили молоденькие девушки. Увидев меня в окне, они приветливо замахали руками. И одна, я хорошо разглядел это, даже стала демонстративно расстегивать блузку, показывая мне при этом «нос», видимо, желая подразнить. У дяди, конечно, интерес был довольно-таки узконаправленным и он, безусловно, не принадлежал к настоящим охотникам. Но, все равно, даже на этом примере можно заметить, что человек, совершенно далекий от мира житейских страстей, и то проявлял известное любопытство, правда, к персонам женского пола. Но на то он и был профессор, мировая величина.