Пфальцграфиня облизала губы, глядя из-подо лба, довольно ухмылялась. Она разрушит его планы:
— Сюрприз тебе будет, урод. Знаешь такие слова?
От плевка в свою сторону, ариец свирепо засопел.
Карета качнулась, останавливаясь. Послышался оглушительный свист, крики.
Карл встрепенулся, опуская ногу на пол, морщась от боли, распахивая дверцу.
Увлекаемая натянувшейся цепью, Наташа подалась за ним, цепляя накидку, спотыкаясь.
Клинок короткого меча бесшумно проткнул Фальгахена, врезаясь под рёбра.
Мужчина, не издав ни звука, отшатнулся, наступая ей на ногу, пятясь на сиденье, оседая. Его рука замерла на рукояти кинжала. Дёрнув второй, лишил равновесия пленницу и она, слыша хруст собственных шейных позвонков, как подкошенная, налетая на край скамьи, рывком опустилась на грудь Карла, откидывающегося на стену.
Сверкание золотых звеньев слилось с глянцевым блеском грани клинка. Жёлтое и стальное…
Сквозь прикрытые ресницами глаза девушка видела, как из-под неё, лежащей на груди насильника, выдёргивают окровавленный меч.
Вытащив его из тела графа и накрывающей его женщины, убийца довольно произнёс:
— Одним ударом — двоих. Так даже лучше…
— Хельмут, можно уходить. — Одобрительно крякнул сиплый простуженный голос за спиной мужчины.
— Коней собери и оружие, Шефер. Молодцы, быстро справились.
Наташа слышит стук сердца. Не своего. Его. Оно бьётся тяжело, надрывно. Ещё живое.
На его груди тепло и удобно. Глаза плотно закрываются. Наваливается сон.
Ни боли, ни мыслей. Только странное состояние, при котором не просто не можешь двигаться, но и не хочется.
Пересилив слабость, вскинула голову, встречаясь с уставившимся на неё стекленеющим, леденящим душу взором своего мучителя. Он всё понимает. Он проиграл. Он больше никого никогда не убьёт.
Дрожащие пальцы нащупывают и скользят по цепи, уходящей под собственное тело. Туда, откуда выполз обоюдоострый смертоносный клинок, пронзивший не только истинного арийца, а и его пленницу.
Но почему она не чувствует боли? Уже мертва? И это душа, покидающая земную оболочку, не спеша рассматривает расползающееся багровое пятно на искусно вывязанном рисунке пончо.
Тихо… Ни шороха, ни звука.
С липких от крови звеньев привязи соскальзывают непослушные скрюченные пальцы. Она с опаской разминает их, возвращая чувствительность, распутывая цепь, сдвигая с застывшей широкой мужской ладони.
Приподнимается, упираясь в край натужно скрипящего шероховатой кожаной обивкой сиденья.
Путается ногами в мехе белодушки.
Выпадает из распахнутого зева кареты.
Мир переворачивается, а ей не больно. Совсем. Какое облегчение — совершенно не ощущать сжавшегося от напряжения в ожидании боли тела.
Слышится стон, и гулкое эхо голосом Карла хрипит вдогонку:
— Сто-ой…
Солнце, бьющее в глаза, заставляет зажмуриться. Сквозь веки вспыхивают алые сполохи. Мягкий дневной свет струится в блёклой зелёной листве, готовящейся к увяданию природы.
С трудом открытые глаза напряжённо всматриваются в окружающую картину. Тишина кажется естественной и ничуть не пугающей.
Приходит осознание случившегося. Хочется жить. Всегда хотелось. Видя поверженного врага — жить хочется вдвойне.
Девчонка, ухватившись за колесо, приподнимается, усаживаясь удобнее, упираясь в него спиной, опуская взор на грудь… Ниже… Кровь. Отвернув разрезанный край пончо и сорочки, смотрит на ровную поверхностную косую рану на боку, уходящую подмышку. Цепь, попавшая между клинком и телом, не дала рассечь рёбра и довершить работу палача. Вязаная накидка впитала кровь Фальгахена.
Понятно, почему не чувствуется боль. Вот она, реакция соединения спиртного с сонным зельем. Алкоголь плюс транквилизатор. Бесчувственность плоти. Результатом станет летальный исход. Не от ранения. От остановки дыхания. Лучше бы мгновенная смерть.
Она будет умирать во сне. Но не здесь, рядом с ненавистным женихом. Не в его замок доставят её тело. И похоронят не на его кладбище и уж точно не рядом с ним.
Кому понадобилась смерть путников? Такая мысль не беспокоила. Какая разница? Есть кому-то нужный результат. Хельмут, Шефер — имена или клички? Таких она никогда не слышала.
С трудом поднявшись, закинув пудовый поводок на плечо, прижимая руку к ране, придерживая напитавшуюся кровью ткань, поплелась вглубь леса.
Брела, куда несли босые ноги, не чуя холода сырой земли, не ощущая впивающиеся в ступни острые сучки и колючки.
Как зверь ищет уголок своего вечного покоя, так и она мутнеющим взглядом рыскала по окружающему пространству в поисках того единственного приюта, где ей суждено остановиться навсегда.