Цвета гаснут, блёкнут, уступая место пастельным полутонам.
В какой-то миг лишилась опоры под ногой, и только цепь, зацепившаяся за сук низкого корявого деревца, слегка сдержала стремительное падение.
Недовольный полушёпот осыпающейся листвы, сорванной падающим бесчувственным человеческим телом. Оно, разрывая зыбкую завесу тумана, летит в пустоту.
Глухой звук тяжёлого удара.
Вокруг пульсирующая яркими точками темнота, но мир продолжает вращаться перед мысленным внутренним взором.
Многоголосое эхо в голове постепенно сходит на нет, погружая разум в глубокий омут.
Лопается натянутая струна.
Глава 29
— Хозяин, кажется, мы опоздали.
Осадивший коня воин, привстав на стременах, беспокойно всматривался в выделявшуюся на фоне густых придорожных зарослей карету.
Прямо на них из кустов выскочил жеребец без седока. Фыркнул, приостанавливаясь, с опаской глядя на всадников.
Герард мрачным взором обвёл кровавую картину побоища. Убитые воины лежали беспорядочно, кто ничком, кто в согнутом состоянии… И не такое приходилось видывать. Ничего для него нового и необычного, если бы… Это «если бы» замедляло ток крови, останавливая сердце.
Отряд спешился.
— Ещё тёплые… — Услышал его сиятельство, направляя коня к карете.
Царившая тишина, глухая и тяжёлая, нарушалась лишь звяканьем уздечек да негромкими голосами стражников, обменивающихся между собой виденным:
— Коней угнали…
— Порубали всех…
— Оружие забрали…
Соскочив со скакуна, сунув голову в нутро кареты, Бригахбург не отпрянул от шибанувшего в нос тошнотворного запаха крови. Ни один мускул не дрогнул на его лице.
Карл… Беглого взгляда оказалось достаточно, чтобы поспешно перекреститься, шепнув слова упокоения убиенному. Не более того. Ни сожаления, ни сочувствия.
С учащённым сердцебиением облегчённо выдохнул, не найдя там Птахи. Усомнился: «Была ли она с ним?»
Заметил перевёрнутые туфельки. Её. Иноземные. Других таких здесь не сыскать. Значит, была здесь. Была…
Один вопрос не давал покоя: «Кто посмел напасть на карету с охраной?» Ограбление? Всё может быть. Тот самый случай, когда не нужно искать объяснения. Убили всех. Пленных не брали.
Отметил пустую брошенную шкатулку у колеса.
Меховая накидка, частично выпавшая из кареты со следами крови на пропитавшемся и ссохшемся ворсе, неприятно поразила воображение. Кровь на меху напомнила охоту на зверя.
Кровь и мех.
Кровь и смерть.
Осмотрелся.
Следы бурых пятен на мятой траве у колеса. Птаха сидела.
Следы уводят в заросли. Она ушла…
Его Таша ранена? Главное — жива.
Обернулся на подошедшего воина:
— Обыскать всё вокруг. Найти живых. Допросить.
Скинув давящую кольчужную броню, налегке направился по примятой траве, по следам пфальцграфини.
Сонная тишина, путаясь в верхушках смешанного леса, настораживала. В его глубине мерещилось что-то зловещее. Ожидание опасности напрягало нервы до предела.
Вслушивался до звона в ушах.
Всматривался до рези в глазах.
— Таша… — позвал негромко, словно она находится совсем рядом и слышит его.
Голос потонул в смутной непробиваемой тиши.
Следы петляли, сбивая с пути. Так уходит зверь от погони. Знала ли она, что никто за ней не идёт?
Остановился, снова прислушиваясь, отирая пот со лба. Тело лихорадило. Душа чуяла неладное, направляя путника в нужном направлении. Впервые слушал голос сердца, а не разума.
Раздалось ленивое постукивание дятла. Испуганно вскрикнула пёстрая сойка. Ей ответила другая.
Птицы… Звук их крыльев разбил безмолвие сонного леса.
Туда… Нужно идти туда. Кто-то спугнул птицу.
Он не сразу увидел овраг с густой порослью вереса по его крутому склону с отметинами деятельности кабана. Дремучий, тенистый и влажный, со слабым извилистым водным потоком, бесшумно текущим по корытообразному днищу. В нос ударил гнилостный запах преющей травы.
Стоя на краю водороины, бездумно шарил взором по каменистому дну собираясь уходить.
Блеснувшая горячая искра привлекла внимание. Так блестит на солнце металл. Всмотрелся. Взгляд зацепился за выступающие валуны. Сквозь листву стелющегося кустарника, запутавшись в пожухлой траве, забитые грязью звенья цепи ловили робко пробивающиеся холодные лучи солнца. Проследив по её длине, ахнул:
— Таша!
В осклизлой мути оврага, такая же грязная, как сама земля, она сливалась с её фоном. Казалось, природа прячет свою дочь, нашедшую здесь последний покой, от человеческого ока, охраняя её. Прыткая ящерка, пробежав по бездыханной груди девы, скрылась в складках сбившейся потемневшей от крови накидки, через мгновение показалась среди рассыпавшихся спутанных волос.