Хищник медлил, и в какой-то миг Герарду показалось, что он сыт и не станет нападать. А вот разминуться в узком зеве водороины не получится.
Кинжал слился с рукой, став её продолжением. Главное — рассчитать силу удара и направить его под голову между плечами зверя. Если успеет.
Бригахбург издал оглушающий призывный свист. Так подзывают собак на охоте. Его воины услышат и придут на помощь.
Медведь прижал уши и бросился на противника, сопроводив атаку коротким громким рыком.
Раздался глухой звук схлестнувшихся тел.
Боль окатила Герарда от пяток до макушки.
Кровавый туман плыл перед глазами.
— Стой! — Он задыхался от быстрого бега.
Пот щипал глаза. Золотые и серебряные блёстки на женском одеянии, маячившие перед взором, не давали сбиться с пути.
Тянул руки в попытке ухватиться за ускользающее видение.
Женщина смеялась. Призывно. Дразнясь. На миг обернулась, покосившись на преследователя, опалила взглядом.
Снова смеялась, убегая, растворяясь в предутреннем влажном тумане, оседающем прохладными острыми льдинками на воспалённом лице преследователя.
— Таша, остановись! — Чувствовал, что устал, выбился из сил, что и вправду не догонит. Знал, если сейчас упустит, то уже никогда ему не почувствовать ласкающее прикосновение её пальцев к своему лику, мягкую податливость губ, трепет её тела под своим. — Стой! Там водороина! Там зверь! — Рванулся вперёд, хватая бесплотные сгустки редеющего тумана, захлебываясь кашлем, дерущим горло, словно проглоченный ежонок карабкался по гортани на волю, к свету.
— Ш-ш-ш, — услышал совсем близко над собой.
Шелестящий мягкий звук успокаивал.
К его воспалённым потрескавшимся губам прикоснулась кромка кубка, и тёплая жидкость скатилась в горло, смягчая колкую вибрацию последнего вскрика: «Звер-рь…»
Бригахбург открыл глаза. Бессмысленно осматривался, всё ещё находясь под властью видения. Видения ли?
Вот же она, его Таша. Тёмный женский силуэт рядом всхлипывает, стонет:
— Очнулись наконец-то… — и кому-то взволнованно, приглушённо в сторону: — Беги за лекарем!
Он чувствует прикосновение губ к своей руке. В глазах множеством искорок полыхает её украшение на груди, поблёскивая, коротко отражая язычки пламени свечи.
— Таша… — неуклюжими пальцами касается её мокрых щёк. Ему кажется, что его губы треснули от натянутой улыбки и выступившие капли крови холодят их.
Она наклоняется к нему, поднося к его рту кубок.
Пьёт жадно, долго, ухватившись за узкую ладонь Птахи, держит. Вдруг исчезнет? Струйки горько-кислого отвара стекают за ворот.
Удушливая ткань касается лица, отирает влажную шею.
— Таша, — превозмогая резь в груди, тянет её за руку к себе. Заглянуть в глаза. Убедиться, что она есть, она рядом.
— Ш-ш-ш… Помолчите… Вы очень слабы.
Её губы на его лице. Целуют его. Горячо, страстно. Он слышит всхлипы. То усиливающиеся, то затихающие.
Пламя свечи колыхнулось. Хлопнула дверь.
— Очнулся?
Ладонь Птахи осторожно выскальзывает из его захвата, и он теряется, будто оборвалась связующая нить с самой жизнью.
Становится светлее. Герард всматривается в склонившегося над ним мужчину.
— Вы меня видите, господин граф?
Силуэт приобретает чёткие очертания. Внимательные глаза подслеповато щурятся.
— Да, господин Касимиро. Я брежу? — голос затихает. При попытке набрать полные лёгкие воздуха, боль в груди и голове усиливается. Осмотрелся, насколько позволяла темнота. Покои, несомненно, его.
— Бредили. Всё это время бредили, ваше сиятельство. — Руки лекаря опустились на плечи больного, удерживая того от попытки приподняться. За его спиной всхлипнула женщина. — Не торопитесь. Вам ещё долгое время придётся провести на ложе. — Обернувшись, коротко изрёк: — Госпожа Юфрозина, вашими молитвами… Надеюсь, всё самое страшное позади. Finchе c'е vita c'е speranza (прим. авт., итал. Пока есть жизнь, есть надежда).
— Как же вы здесь оказались? — выдавил из себя Бригахбург.
— Вы меня сами приглашали. — Хитрый прищур глаз и открытая довольная улыбка.
— Да, помню, — задыхался от нехватки воздуха. — Что со мной?
— Сейчас выпьете отвар, а всё остальное после.
— Таша… Где госпожа Вэлэри?
— После, всё после.
— Мне помнится, вы отбыли с графиней ди Терзи.
— Графиня? — помедлил, собираясь с мыслями. — Нет больше графини. Всё, всё… Всё потом…
Его сменила Юфрозина, поднося кубок к губам, приподнимая голову графу. Её глаза блестели от слёз, рука с питьём подрагивала. На груди горел зажим, подмигивая Герарду радужными искрами.