После беглого осмотра всматривался в её черты, словно в ожидании чуда. Хриплое рваное дыхание выдавало волнение.
— Хозяин, у неё есть знак, — напомнил герр Штольц едва слышно.
Манфред фон Россен отмахнулся, недовольно морщась, как от головной боли.
Наташе показалось, что прошла вечность, прежде чем он заговорил.
Протянул руку к её лицу. Губы дрогнули, разжимаясь. Тень узнавания промелькнула на лике:
— Вэлэри… Девочка моя, — прикоснулся дрожащими пальцами к её подбородку, слегка поворачивая, — как ты похожа на свою мать. Эти глаза снятся мне каждую ночь.
Услышав его голос, девушка бессознательно, будто получив толчок в спину, подалась к нему:
— Отец?..
— Её голос… Я слышу её голос. — Пфальцграф качнулся, притягивая дочь, обнимая, боясь, что видение исчезнет. Рассмеялся. Неожиданно громко, раскатисто.
Девушка сжалась. Его смех ударил по перепонкам, пробивая брешь сознания, выплёскивая яркую череду воспоминаний.
«…— Манфред, осторожнее, ты уронишь Вэлэри… — женщина смеялась, протягивая руки к мужчине, опасаясь за своё дитя.
— Стефания, разве я похож на слабого и убогого? — он, громко довольно смеясь, подбрасывал на руках маленькую девочку. — Никогда!..»
У Наташи захватило дух. Сердце остановилось. Тяжело сглотнула тягучую слюну. Мерещилось, что это она взлетает к высокому потолку. В поле зрения появился гобелен в серо-синих тонах с изображением корабля в вихре пенных волн с надутыми парусами и розой ветров на них. Она ощутила запах, исходящий от мужчины, на руках которого находилась, солоноватый, тёплый, прогретый солнцем. Как тогда… Женщина, её мать… Беспокойные сияющие изумрудные глаза. Невысокая, с перекинутыми через плечо каштановыми волосами, выглядывающими из-под узкой диадемы, прижимающей к голове короткую шёлковую накидку в тон платья, она казалась сошедшей со страниц волшебной сказки.
— Роза ветров… Корабль… — Слёзы, сопровождаемые сдержанными всхлипами, уже проделали дорожки по щекам.
— Да, эта шпалера и сейчас висит в кабинете… — Фон Россен, одобрительно кивая, отстранил её от себя, пожирая взором. — Моя Вэлэри…
По его кивку из-за спины вышла девушка. Темноволосая и миловидная, с припухшими покрасневшими глазами, она выглядела взволнованной.
— Это твоя младшая сестра Эрмелинда. — Дева присела в приветствии. — А это, — уже младшей дочери: — Вэлэри… Ты поняла. Люби и почитай. Теперь она хозяйка. — Глянул на барона.
Карл, кашлянув, привлёк внимание, взяв инициативу в свои руки, представил Дитриха.
Наташа рассматривала сестру. Она никогда не думала, что окажется в подобной ситуации. Надо же! Сестра…
Девушка, будучи чуть выше её, показалась красивой. Ей, полностью сформировавшейся, можно было дать не меньше восемнадцати лет. Цвет глаз рассмотреть не удалось. Да и неважно. Русые волосы, как у отца, бледнолицая. Одета в тёмное платье, сшитое по типу нарядов, подсмотренных у итальянок. На основании чего пфальцграфиня сделала выводы, что мода в графстве Герарда сильно отстаёт.
Эрмелинда, отойдя в сторонку, украдкой рассматривала старшую сестру. Нравилось ей то, что она видела или нет, понять было трудно. Затем её взор прикипел к лицу барона. Он же присматривался к Вэлэри, пытаясь определить её душевное состояние. С удовлетворением отметил, что держится она отменно.
Пфальцграф, оправившись от первого потрясения, скомандовал стоящей позади него женщине подать вечерю в обеденный зал и забрать багаж прибывшей госпожи. Извинившись, что в связи с немочью не может подняться сам, по сигналу слуг, стоящих по обе стороны от него, был поднят ими на руки, сцепленные в виде замка, и все направились вверх по лестнице.
На площадке второго этажа горели факелы. Вход в обеденный зал оказался здесь же. По лестнице поднимали «чемодан» пфальцграфини. Женщина, видимо экономка, шла позади.
Пригласив гостей рассаживаться, хозяин, не выпуская руки старшей дочери, мягко потянул её к стулу слева от себя:
— Теперь твоё место подле меня, — тепло улыбнулся, старательно смаргивая выступившую слезу, устраиваясь во главе стола.
Сестра с ничего не выражающим лицом присела рядом с ней.
— Я бы хотела переодеться с дороги. — Наташа смотрела на него с лёгкой грустью. Кроме промелькнувшего видения, никаких воспоминаний не всплывало. Удручало то, что она больше ничего не могла вспомнить. Пока не могла.
— Да, конечно, — он махнул рукой. Склонившийся к нему слуга кивнул, убегая.
Появившаяся экономка, устало улыбнувшись, пригласила: