Хельгой оказалась довольно высокая женщина лет тридцати. Светлые пряди волос выбивались из-под низко опущенного великоватого чепца, мешающего рассмотреть её лицо. Руки некрупные, красные, с вздувшимися венами. Стирать большие хозяйские простыни дело нелёгкое. Поприветствовав хозяев, она склонила голову ниже.
Фон Россен не проявлял инициативы, молча глядя на прачку.
— Пожалуйста, подойдите, — Наташа присматривалась к женщине. — С завтрашнего дня вы будете делать хозяину массаж, то есть растирание. Будет оно проводиться с мёдом или с маслом, уточню позже. Я вам всё покажу и расскажу… Вы боитесь пчёл? — Хельга от неожиданного вопроса, подняла голову, поправляя сползающий на глаза чепец и девушке удалось заглянуть в её лицо.
Пфальцграфиня не ожидала увидеть такую красоту. Лицо утончённое, некрестьянского «кроя». Глаза тёмно-серые, бархатные, тонкие брови дугой, чётко очерченные губы. Вот и прячется под чепцом. А Манфред высмотрел. Когда успел? Пронзила мысль: «Если у графа фон Бригахбурга имеются бастарды, то, что мешало фон Россену за годы одиночества заиметь пару-тройку детишек? Что может помешать этому в данный момент?» Ах, как она неосмотрительно пригласила эту прачку! Нужно было сначала взглянуть на неё. А с другой стороны, чего бояться? Пока женщина выносит, родит да вырастит ребёнка — сколько воды утечёт?! Сейчас же отец скрасит своё одиночество общением с приятной для него особой. Только о чём с ней разговаривать, неграмотной? Мысленно махнула рукой: «Посмотрим…»
— Хельга, у вас есть семья, муж, дети? — задала стандартный вопрос.
— Нет, хозяйка.
Опешила, недоверчиво уставившись на отворот чепца, скрывающий лицо прачки:
— Родители?
— Нет, хозяйка, — отвечала неохотно, ниже опуская голову.
Может быть, больная?
— Вы из деревни? Давно в прачках?
— Две недели, хозяйка. До этого жила в Штрассбурхе.
— Близкие есть? — осторожно допытывалась, поглядывая на пфальцграфа. Он был весь внимание.
— Нет, я сирота, хозяйка. Жила у одинокой женщины, помогала ей по хозяйству. Она умерла.
— Почему вы одна? И никогда не были замужем? — Хотелось знать причину затворничества красивой женщины.
— Нет, хозяйка.
На этом можно заканчивать допрос. Прачка отвечала неохотно, тише, замыкаясь в себе.
— Так что насчёт пчёл, Хельга? Нужно поймать пчелу за крылья и приложить её к телу его сиятельства, куда я укажу. Для ужаления.
Женщина неуверенно пожала плечами, добавив поспешно:
— Сделаю.
Пусть бы лучше отказалась. Наташа не понимала вспышки недовольства.
Фон Россену не оставалось ничего другого, как ворча, подчиниться, переворачиваясь на живот и оголяя спину.
Девушка, положив на подоконник благоухающее полотенце, которым обтирала папеньку, сняла с кубка салфетку, замирая. Как и следовало ожидать, насекомые, угрожающе жужжа, устремились на свет, скользя по слюдяным ячейкам оконной рамы.
— Вот сюда, — пфальцграфиня пальчиком надавила на точку в области поясницы. Манфред даже не пикнул. Только сомкнувшиеся пальцы в кулак подсказали, что он не бесчувственен к боли. — Жало оставляем в коже. Ненадолго, чтобы яд полностью вытек из мешочка. Вы меня понимаете? — Смотрела в глаза женщины. — Оставшихся пчёл, пожалуйста, соберите назад в чашку. Останетесь здесь и будете наблюдать за его сиятельством. Если с ним начнёт происходить непонятное, придёте за мной. Я буду в кухне или у себя.
Далее Наташа собиралась вернуться к отцу приблизительно через час и посмотреть результат. Если не проявятся признаки агрессивного ответа иммунитета, можно начинать лечение.
Пора вернуться в кухню…
Девушка смотрела, как раскатывается пласт сантиметровой толщины. Остановила руку прислуги:
— Достаточно.
Сходила за приправами, с особым удовольствием чихнув в кладовой, пожелав себе здоровья. Острый пряный запах перца напомнил ей другой запах — мужчины, спокойного, уверенного в себе. Дитрих. Попробовала начинку на соль и под внимательные взоры прислуги приступила к формированию и украшению пирога, вырезая листики, колокольчики, ромашки и стебельки. Дав ему подойти, скомандовала:
— Смазывайте яйцом.
Противень с пирогом занял своё место в печи, бесцеремонно раздвинув котелки с кашей и фасолью.
— Только попробуйте сжечь его, — погрозила пальцем служанкам. Заметив Гензеля, тихонько сидящего в уголке на низкой скамеечке, подозвала его: — Как там мулица? Ты всё сделал, как я сказала?