— Да чем вас враги могут уязвить, ежели нечем? — смутилась Нога. — Вы хоть один из этих доносов в глаза видели?..
— Как же их увидишь, миленькая ты наша, солнышко непутёвое? — захихикали Ослиные Уши. — Враг писульку свою настрочит, а ко мне на проверку не несёт: на, дескать, оцени этюдную элегантность! может, мне ещё ведро помоев вылить, если не возражаешь?.. Нет, враг сроду нам ничего не скажет, а затаится самым злейшим образом и овечкой прикинется. Вот кабы опять приехал к нам мужичок из филармонии, то мы бы его фокусам обучились и попользовались, чтоб в чужую голову заглянуть. Помнишь, Нога, мужичок из филармонии год тому назад приезжал?..
— Из филармонии??
— Ну да. Всё показывал на картах, как пикового туза в шестёрку бубей перелопатить, а потом свет в доме выключил и затеял Духов вызывать. Штук двадцать всяческих Духов вызвал; а они рядком выстроились, ворочаются, докладывают свои обстоятельства не торопясь: кто такой, какого сословия и вероисповедания, по какому случаю помер!.. А затем хором напророчили, что в январе под Москвой снег пойдёт — так оно в совершенстве и сбылось. В газетах печатали про снег. Две недели шёл без передыху.
— А-а-а!! — припомнила Нога.
— Ну, дурья твоя башка, хорошо, что хоть чего-то помнишь. — поёрничали Ослиные Уши и кивнули в мою сторону. — Да вот представь мне наконец своего гостя. А то ему наша болтовня — хуже пареной редьки. Как вас зовут… господин?..
— Филушка! позвольте, можно не «господин», а «товарищ»! — с достоинством бывалого товарища представился я.
— Это вы мыслите в направлении коммунистического реванша, что ли?.. Очень приятно познакомиться, но имя у вас странноватое… Вы не сомнамбула из филармонии?
— Нет, не бывал, не знаю…
— Очень жаль. — и Ослиные Уши, капризно скуксившись, обратились к Ноге: — Значит, милочка, ты не помнишь того мужичка из филармонии?.. Эк тебя угораздило забывать всё на свете, не говоря уж об удовольствии, получаемом в значительных мелочах!..
— Да как же не помню? Я же вам сказала, что помню! — промямлила Нога.
— Ни черта ты, милочка, не помнишь! — отрезали Ослиные Уши. — Да и мы на память слабы стали. Бывает мыкаемся по чужим углам, куда деться не знаем, а вот бы Духи филармонические помогли вывести нас на чистую дорожку. Мы бы и денег не пожалели на такой случай, нам жадность не к лицу. И дедушкино наследство до копеечки сохранено.
— Так мошенники могут Духами прикинуться, в темноте-то не разберёшь.
— Здрасьте! она нас учить будет! ещё как и прикидываются, сволочи! — взъерошились Ослиные Уши. — Вот мы давеча взялись Духов вызывать, а нам сказали по радио, что лучше всего вызываются Фаршированные Духи: мол, им вариться на медленном эмпирическом огне всего пять минут. Мы, будто деловые, свет выключили, пять минут подождали, а тут расчихался Набалдашник и всю церемонию испортил: у вас, говорит, Фаршированные Духи перцем разговляются, а у меня слюнки текут!.. (время, действительно, к обеду шло, и у нас под ложечкой сосало)… Давайте, говорит, сначала наедимся вволю, потом покурим, а уж потом Фаршированными Духами займёмся. И мы пошли к Набалдашнику в гости щи жрать, ибо жена его с вечера звонила и предупредила, что на свиной рульке щей наварит. А когда мы наелись и ко мне домой, вернулись, то оказалось, что Фаршированные Духи все окурки из пепельницы украли и смылись, и курить теперь нечего. Вот и пришлось нам вдвоём с Набалдашником вечер коротать в печали, без окурков. Вроде обиделся на меня Набалдашник, больше не звонит и не пишет.
— Ну, таких обидчивых гостей лучше в дом не приглашать. — заметил я. — Прямо у дверей дать отворот-поворот.
— А где нам других гостей взять? — навострились Ослиные Уши. — Мы существа по природе обидчивые, а нормального человека в гости хрен дождёшься.
— Да. — грустно прибавила Нога. — Человек в нашем лесу — гость из редчайших. Всё больше гостят, извините, некие самосотворённые сути и предметы быта. Удивляться-то особо и нечему. Приходится терпеть тех, что есть.
— Это вы без шуток говорите, что здесь нечем удивляться? — привскочил я со стула. — Да я, представьте себе, со вчерашнего вечера только и делаю, что всему удивляюсь.
— Да это просто с непривычки. — посочувствовала мне Нога.
— Но мозгам от этого не легче.
— Неужели вы внезапно окунулись в мир чудес? — озорно скрипнули Ослиные Уши. — Разве вы не принимаете это всё за пустяки, которым не стоит удивляться?..
— Да вот представьте себе! — спешно заговорил я, обращаясь то к Ноге, то к Ослиным Ушам. — Я вчера выпрыгнул из поезда, заблудился в лесу, напугался и почувствовал себя неловко…. затем я неоднократно чувствовал себя неловко, словно под ногами разверзлась земля — огромная ямина такая, которую никак не перепрыгнешь и не обойдёшь… но всё же, до поры до времени, я сталкивался с нормальными (допустимо нормальными) ситуациями: и лес, и опушка, и предполагаемый лось на ужин… мне было страшно, но я терпел, насколько хватало моего терпения, соображая, что мир не позволит себе постоянно заглядывать в моё оконце и улыбаться ясным солнышком, ведь я не наивен, хотя — в каких-то чисто детских полусонных измышлениях — и верю в чудеса… но можно просто удивляться сложившимся обстоятельствам, а можно начинать быстро охреневать… если, скажем, волки станут кудахтать курицами (хотя, конкретно в моём случае, они не закудахтали), Балда Ивановна примется гулять с Чёртом Шпареным, а некто Максим Ильич вылезет из-за печки и приготовит нам пюре из трупов!.. Это всё никак не может не считаться нормальным и недостойным удивления. Ни с каких позиций Гегеля и Канта подобная нормальность не принимается в расчёт, и я очень долго мог бы вам это доказывать, что называется, на пальцах, если б мы с Ногой не условились про всё это напрочь забыть, и оттого я ничего вам объяснить не смогу!.. Поверьте, в этом нет моей вины.