— «Зимой и летом стройная, зелёная была!..» — подхватили любимую песенку Ослиные Уши и кукла Ляля.
— Праздник есть, а любовной озабоченности нет. — вздохнула Нога.
— Подождите, мы неправильно песню спели! — вдруг забеспокоились Ослиные Уши. — У нас ведь кочан капустный, а не ёлочка. Зачем мы песню про ёлочку спели?
— Потому что «кочан капустный» к этой мелодии в размер не подойдёт. — сказала Нога. — Очень длинно получится петь, если «в лесу родилась ёлочка» заменить на «в лесу родился кочан капустный».
— Очень нехорошо, что «кочан» сюда не влезает. А «тыковка» влезает?
— «Тыковка» влезает. Знать бы ещё, что это за «тыковка».
— Это абсолютно не важно, не надо нам ничего знать. — неторопливо зацарапали лапами по полу Ослиные Уши. — Давайте вот лучше, запевайте хором: «в лесу родилась тыковка, в лесу она росла!..»
— «С ослиными ушами красавицей была!..» — запели стройным хором мои замечательные новые друзья. — «Трусишка зайка серенький под тыковкой скакал, и много-много радостей ей на ушко шептал!..»
— Оу-у-уе! — обильной луи-армстронговой хрипотцой протянули в конце песни Ослиные Уши.
Все чудесно рассмеялись. Не каждая хороводная песенка столь умильно и по-доброму потешает.
— Так-то вот, Филушка! — радовалась кукла Ляля с грустной риторической любезностью. — Нередко мы подобным образом шутим над собой — с песенкой или перебранкой — но на самом деле ни я и никто другой не знает, какие уши имелись на моей голове. Никто этой моей головы не видел.
— Как никто и никогда не встречался с нашим ослом. — сказали Ослиные Уши. — Уж мы и волхование пробовали, притащили Седьмую Воду На Киселе. А она на коленки пала да покаялась: ничего-то я, говорит, родненькие, не знаю, ничего-то я не умею! я, говорит, позавчера родилась на свет божий и шулерского гонору ещё не набралась!.. То ли дурдом раскупорили и всех на волю выпустили, то ли опять из филармонии сторожей уволили за пьянку — а мне таких провидцев не надо. Мышей не ловят.
— Мышей? — не сообразил я. — Зачем им мышей ловит?.. Ваши провидцы похоже на котов?
— Почему они должны быть похожи на котов?..
— Вы сказали про ловлю мышей, а человеческие коты обычно мышей ловят. Ну, или капризничают, не хотят ловить.
— Так это такие ваши человеческие коты. А наши сроду мышей не ловили.
— Стыдно признаться, — вдруг задумалась Нога. — но мы про человеческих котов и кошек не знаем нисколечко. Если вы, Филушка, их любите, то вы сможете рассказать нам какие они. Такие же, будто наши, или полны загадок?
— Рассказать получится слишком мудрёно. — заёрзал я на стуле. — Если б я знал, какие ваши коты, то рассказал бы, чем они отличаются от наших. А вот дайте мне бумагу и карандаш, я нарисую наших.
НЕВИДИМЫЕ ПОМОЩНИКИ вытряхнули из сундука требуемые мной предметы, и я принялся быстренько рисовать. Я не привык жаловаться на свои таланты, и догадываюсь, что художник из меня паршивый, но в данной ситуации иного выхода не было. Нужно было показать своим новым друзьям обыкновенных человеческих котов. В голове моей заботливо замурлыкало и замяукало.
КОТЫ ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ
«…Я вам, братцы, всё по правде доложу — не прерывайте только, я живостью ума не блещу, но хочу сказать, что с хозяевами мне повезло. И за ушком почешут, и про брюшко не позабудут, и на ласковые слова не скупятся. Одно плохо — сынок ихний из отроческого возраста не вышел и глупости мастерит с необыкновенным удальством. Иногда возьмёт бумажку, скомкает её бантиком, к ниточке привяжет и начнёт у меня перед носом крутить. Глазёнки у пацана смешинками брызжут, ручейки радости изливаются — озорник, да и только!.. Я бы сдержался в иной раз и виду бы не подал, да вот бес меня путает: мышь мерещится!.. Хватану я лапой по бантику, чуть-было цапну бестолковую игрушку, а озорник убежит от меня и не позволит в бантик вцепиться. Минут десять иногда по комнате взапуски носимся. А как умаемся да одышкой забулькаем, так сядем рядышком на коврик, отдохнём для настроения, а после, глядишь, и баиньки завалимся… подушка-то у него до чего мягкая!.. Правда, потом озорника я за нос царапаю коготком… чтоб знал, с кем баловство затевает… шутки-то со мной плохи…» — «А у меня хозяин совсем чудной стал. То целоваться лезет, то с шваброй гоняется. И кричит чего-то обессивно-компульсивное, а чего кричит — не пойму. Верно, я его огорчаю чем-то.» — «А ты не ссы где попало, и в хозяйские тапки не ссы, вот он и не будет за тобой гоняться. Смотри, как у меня дело налажено, послушай-ка: в углу коридора стоит ящик, а в ящике газета постелена. Вот, в этот ящик, я по нужде и хожу, а ежели в другом месте нечаянно отмечусь, то меня начинают за уши драть и воспитывать. Драньё за уши — штука весьма обидная, но несомненно под протекторатом даров небесных находится, принимать его нужно смиренно. А отомстить хозяевам завсегда можно, когда они запамятуют про всё на свете. Сядешь к мамочке на коленки, помурлычешь отрадно, а затем внезапно ка-а-ак цапнешь за руку!.. хозяйских воплей на два часа хватит, тут главное под диван быстро смыться!..» — «А я, братцы, повадился диваны рвать. Когти точить надо, вот я об диванную обшивку и точу. А хозяину не нравится моя диванная инквизиция, он свою корысть, видно, на мебель имеет. Да и правду молвить: диваны новёхонькие, за большие деньги купленные… вроде как и бабушка что-то со сберкнижки сняла, тысяч пять что ли… короче говоря, диваны купили — и все довольны, ну а мне надо когти точить, это — я так понимаю — моя святая обязанность… А хозяин давай на меня пшикать: ах ты гад, говорит, такой! по помойке, спрашивает, нешто соскучился?.. так выкину в два счёта, говорит, не переживай… И бабушка с веником, вижу, прибегает, машет шибко рьяно… Что мне с ними поделать — ума не приложу. Хозяин пшикает, бабушка с веником носится, а я рву себе диван и рву. Так и изводим друг друга.» — «…А крыс с помоек никто не догадывался домой таскать?.. Эх, такую забаву расчудесную пропустили, это видеть надо: моя Марья Гавриловна при виде крысы орёт, словно резаная, и в меня всяким тюфяками да побрякушками швыряет, да всё мимо!.. Неси её прочь, говорит, крысу-то, чтоб глаза мои не видели!.. Ну чисто психованная дамочка. Не понимает, что и крысу на обед слопать можно. Очень даже вкусно получается!..» — «Рыбу лопать надо, а не крыс! В рыбе и фосфор содержится, и прочее всякое, полезное для нашего кошачьего племени.» — «Да опротивела рыба, не в обиду кому будет сказано. Когда я ещё котёночком был, моя семья не богато жила, кушал я в основном мойвочку, затем на килечку перешёл, а потом вдруг хозяин чуть разбогател — так селёдкой меня стали кормить, иногда камбалой и лещом… костлявый, признаться, этот лещ, и заплесневелым пряником маленько отдаёт… а нынче всё опротивело, никакой не хочу рыбы… финского сервелата хочу, такой он, знаете, упрямо варёно-копчёный — в рот взять одно удовольствие!..» — «Эх, везенье-то одному в рот поддувает, а другому ухмылкой осклабивается!.. Да я бы денно-нощно питался рыбой и всяческой морской приблудой, но собака до чего нахальная у нас живёт: быстрей меня путассуху съедает, на рыбку её вишь потянуло!.. Я вам разве не говорил, что хозяева мои совсем на головы повредились, собаку завели? образину-то этакую?.. сплошное гав-гав да тяф-тяф, путного словечка не добьёшься… Вообразите, сплю я себе с пользой посреди белого дня — у меня рядом с отопительной батарей полотенчико махровое постелено, я на полотенчике и сплю, калачиком свернувшись — и снится мне сновидение занятное и поучительное, будто я с Фомой Аквинским эквиваленты истины вымериваю… И Фома Аквинский вполне доволен мной, рад радёшенек нашему знакомству: лишь бы, говорит, ты по учёной стезе в нужном направлении скользил и на софизмах собаку съел!.. И вот как только он своё мудрое пожелание до моего неподвижного сознания довёл, так собака хозяйская растявкалась трубным гласом, все софизмы напрочь к чёрту полетели!.. Ей, собаке, видишь ли примерещилось, что по коридору некто посторонний с воровской отмычкой бродит, вот она и занялась лаять. Образина такая и более ничего путного. Я ей в рыло-то, конечно, вцепился, да что толку: Фома Аквинский меня теперь за сто вёрст стороной обходит!..» — «Слушаю я вас, други мои закадычные, весь вниманием полон в ожидании умных речей, а заместо этого — фактически уши вянут. Сюсеньки-масюсеньки вы разводите, ежели послушать, с хозяевами своими да со сволочными деточками ихними. С собаками ихними скоро крутить шашни будете — помяните моё веское слово. Закабалили вас хозяева лаской притворной, повязали рабскими путами, мурлыканье ваше поощряют всячески: кисонька, мол, да мурочка, да фу какая дурочка!.. Тягостно мне и больно за превратностями судеб ваших наблюдать, и грустно на сердце, и печаль душу томит, и прочее и прочее и прочее… горько слушать вас, други мои, поскольку мнений ваших по поводу человечества принять не могу… Али не лицезрел я ваших людишек завзятых, али не ведаю, что за недосягаемое мытарство над ними шутку отчебучило?.. Идёт один такой, человечишка-то, бес ему в ребро, идёт зюзя зюзей, несолоно хлебавши, сумкой потряхивает направо-налево, а в сумке ничего, окромя двух бутылок водки, нет — вот и вся величественность человеческого духа, в