Но он точно знает, что злится. Он в ярости.
— Вы никак головой ударились, мистер Болдер, — ему кажется, что сторож смёется над ним. — Мне ж за неё никто даже не платит. Я тут, что называется, по своему желанию.
— То есть я прав?
— Вам бы уши почистить.
И всё-таки он его бьет. Одним ударом сбивает со того всякую спесь, сверкает глазами, когда на разбитых губах сторожа выступает кровь. Хватается за горячий чайник — покрытая копотью сталь блестит в тусклом свете единственной лампы — и несколько раз ударяет им по голове, поджимая бледные губы. Брызги крови пачкают стены, оседают на его руках и попадают на его футболку.
Собственный смех он слышит будто бы со стороны. Да и в искаженное от страха и боли лицо Саммерса смотрит не он. Не он заглядывает в его потухающие глаза. Нет, вовсе нет.
Очередная молния бьёт точно в деревянную сторожку.
О своих и чужих
Под глубокой, черной толщей воды ничего не разглядеть. Гладь идёт мелкой рябью, пробиваются откуда-то со дна мелкие пузырьки воздуха и вздымаются едва заметные в этой черноте мутные потоки песка и ила. Она всматривается и всматривается в черноту, зная, что та обязательно ответит.
Оттуда, со дна, на её голос отзываются всегда. На отдельные слова, на длинные предложения и даже на короткие вздохи — он отзывается на любой сорвавшийся с её тонких губ звук. А иногда будто бы замечает взгляд карих, почти черных, словно эта вода, глаз. Чувствует.
Вот и сейчас водная гладь встревоженно вздымается, отвечает волнами — крупными, размером с их двухэтажное поместье — и накрывает с головой. И ей не страшно. Вода не причинит вреда.
Ей нечем дышать, жидкость забивается в рот, заполняет собой ноздри и грозится добраться до легких. Она смиренно вдыхает воду и чувствует, как та спускается ниже, проникает в каждую клетку организма и обволакивает всё тело. Чувствует, как длинное, скользкое и покрытое крупными присосками щупальце обхватывает её поперек туловища и тянет за собой.
На самую глубину.
Теперь она смотрит сквозь черную толщу воды, и поднявшийся со дна вихрь из ила и песка мешает рассмотреть льющийся оттуда свет. Этот свет обманчив — и она об этом знает. Он даёт людям ложные обещания, будто маяк, заманивающий моряков на скалы. О вечной жизни после смерти, о рае и об аде, куда рано или поздно попадёт каждый. Этот свет проникает в их жизнь и уничтожает её, разрубает собой привычный уклад и сеет семя раздора между членами семьи.
Этот свет пытается затмить собой Спасителя.
— Нет ни рая, ни ада, — голос громкий, хрипящий и свистящий она слышит не впервые. Они под водой, но он звучит так четко и ясно, словно проникает ей прямо в сознание. — Только жизнь.
Присоски впиваются в кожу, обжигают своими прикосновениями и закрывают ей глаза. Больше у неё нет ни шанса наблюдать за светом.
— Я знаю, — с трепетом отзывается она, но с губ срываются лишь невнятное бульканье и крупные пузыри. Во владениях Спасителя ей не дано говорить свободно. — Самое ценное — это жизнь. И её нужно прожить по правилам.
Их они выучили наизусть. Читали детям на ночь вместо увлекательных сказок, повторяли перед обедом вместо молитвы и высекли на медных блестящих табличках под висящими в холле портретами уже почивших членов семьи Стоун.
Спаситель требует от них всего ничего: чтить и хранить память о нём, чествовать имя его и питать его. Искренними верой и любовью, бескрайними полями растущего повсюду болиголова и молитвами. Она молится чаще и отчаянней остальных, и оттого она — единственная, кого Спаситель касается сам.
Только она и знает, где его искать.
— Что будет с теми, кто не соблюдает правил? — этот вопрос волнует её сильнее прочих, но она нигде не нашла на него ответа. Молчали книги в библиотеке, молчали портреты и молчил отец. Никогда не спрашивала она лишь в часовне, хотя там ответ наверняка найдётся.
Но спросить у него самого здесь — разве не то же самое?
— Тех уже не спасти, — в голосе Спасителя не прочесть эмоций, его настроения не понять.
Длинные мощные щупальца сильнее сдавливают тело, перехватывают конечности и проникают даже в рот. Обжигают язык. Ей хочется сказать о том, что у любого должен быть шанс спастись, но он об этом и так знает.