– Что ты хочешь этим сказать? – спросил он.
Бриде не осмелился заговорить о Маршале.
– Они говорят не от чистого сердца, – ответил он.
– Ты хочешь сказать, что они только притворяются, что они за нас, а на самом деле – нет.
– Вот именно.
– И тебе это противно?
– Естественно. Иначе я не был бы в твоем кабинете.
– Тебе и вправду это противно?
– Я только что тебе это сказал.
Бриде почувствовал себя неловко. Он огляделся кругом. Можно ли было прямо сейчас взять и уйти? Этот кабинет, разве это не кабинет начальника полиции? Бассон – был ли он и в самом деле другом?
– В Марокко, значит, хочешь поехать? – спросил последний.
– Да, хочу поехать в Марокко, – отвечал Бриде, не думая о том, что говорит.
Не должен ли он сказать еще более откровенно, прямо сейчас, что он за Петена? Его остановило замечание Бассона. Он чувствовал, что слова здесь не имели ровно никакого веса. Это походило чем-то на трибунал. И все же следовало расставить точки над i.
– Ты мне только что говорил, – продолжил Бриде, – что тебе неприятно, когда я говорю о Петене. Но ты забываешь, что мы с тобой давно не виделись. Ты не знаешь, что я думаю. И я хочу, чтобы ты знал.
Бассон улыбнулся.
– Я вижу, ты нервничаешь.
– Есть с чего. Похоже, ты сомневаешься во мне.
– Я? Сомневаюсь в тебе? Тебе это кажется. Ты прекрасно понимаешь, что если бы я имел хоть малейшее сомнение в твоей искренности, ты не сидел бы здесь, в моем кабинете.
Бриде почувствовал, что у него сжало под ложечкой. Инстинктивно, он улыбнулся в ответ.
– Ты прав. Я нервничаю. У меня было столько неприятностей.
Бассон встал. Словно бы собираясь уходить, он положил в карман сигареты с зажигалкой. Потом он снова сел. Тогда встал Бриде.
– Не уходи так сразу, сказал Бассон. – мне нужно сказать тебе что-то важное.
Бриде снова сел. Он смотрел на своего друга с некоторым беспокойством.
– Что-то очень-очень важное, – продолжил Бассон.
– Что же? – спросил Бриде.
– Я хочу дать тебе один совет, дружеский совет.
– Ты хочешь дать мне совет?
– Да. И совет этот такой: будь осторожен.
Бриде почувствовал горький привкус во рту.
– Почему? – спросил он, притворяясь глубоко удивленным.
– Я повторяю: будь осторожен.
– Но почему?
– Будь осторожен, и не строй из себя идиота.
– Мне что-то угрожает?
– Ты влипнешь в историю.
– Я?
– Да, ты.
– В какую еще историю?
– Ты достаточно умен, чтобы меня понять. Теперь поговорим о других вещах. Иоланда не собиралась приехать за тобой?
– В какую такую историю? Нет, ты мне скажи, в чем дело.
– Нет, нет, поговорим об Иоланде.
В этот момент раздался слабый звонок внутреннего телефона. Какое-то время Бассон разговаривал, жестами показывая Бриде, словно бы тот его перебивал, что не следует настаивать, что тот ничего ему не скажет.
– Впустите, – сказал он, наконец, и повесил трубку.
Обращаясь уже к Бриде, он продолжил:
– Мне надо кое-кого принять. Ты не хочешь выйти на минутку подождать в приемной. Тебя вызовут сразу, как я освобожусь.
– Ты объяснишь мне, что ты хотел сказать.
– Нет-нет, я тебе уже сказал, мы поговорим об Иоланде, о наших друзьях, обо всем, но только не о политике.
– Так значит, это из-за политики?
– Не задавай мне вопросов, я не хочу тебе отвечать.
* * *
Бриде сел в приемной, где уже ожидало человек пять. Лоб его покрылся испариной. Руки слегка дрожали. Он опустил их на колени, чтобы не было заметно. Но они все равно дрожали. Он спрятал их под шляпу. Что же хотел сказать Бассон? – не переставая, спрашивал себя он.
"Я ничего не сделал, – думал он. – Конечно, многим людям доводилось услышать от меня, что я хочу поехать в Англию, но эти люди сами хотели туда поехать. И потом, их не так уж много. Ну, может быть, с десяток. Допустим, что пошли слухи, что на меня заведено дело, но у Бассона, не ожидавшего моего визита, не было причины его запрашивать. Ему, может быть, сказали, что я голлист. Но никто не мог привести ему доказательств. Сам я никогда открыто не признавался, что я голлист. Я говорил, что поеду в Англию примкнуть к Свободной французской армии. И это все. Бассон, скорее, просто почувствовал, что я не за Маршала. Когда он мне говорил, что я влипну в историю, он, несомненно, хотел сказать, что я теряю время, желая выдать себя не за того, кто я есть, что это не выходит, и что, в конце концов, эта комедия обернется против меня. Он думает, может быть, что я буду шпионить в Виши. Или вот еще что, и это было бы еще хуже: он, Бассон, в глубине души был голлистом. Он хотел дать мне понять, что мое восхищение Национальной революцией однажды может мне дорого обойтись.