Глава 16
Через несколько дней Бриде привели в суд. Судья сразу произвел на него хорошее впечатление. Он был человеком гораздо более утонченным, гораздо более естественным, гораздо более понятливым, чем все чиновники Виши и, тем более, чем все эти подонки, с которыми Бриде до сих пор имел дело. Ему могло быть лет пятьдесят. Он был несколько неопрятен на вид. У него было измученное лицо, как у человека, который на протяжении жизни столкнулся с множеством вопросов морального и этического плана. По его взгляду было понятно, что он видел людей, в присутствии которых он находился, что он их видел такими, какими они были, и судил о них не по поступкам, которые они совершили, но по их глубинному содержанию.
Он приступил к удостоверению личности Бриде. Он объявил, что тот обвинялся в действиях, направленных против государственной безопасности. Он попросил Бриде выбрать адвоката, при этом, казалось, вовсе не рассматривая обвиняемого виновным. Затем он попросил его удалиться. Бриде, ожидавший, что судья начнет задавать ему вопросы, и он изольет свою душу, не пошевелился. "Вы можете удалиться", – повторил судья.
– Нет, это просто немыслимо, – воскликнул Бриде, – чтобы могли прибегать к подобным средствам, чтобы обвинение могли основывать на махинациях низших чинов полиции. Я вам говорю, мсье, эти листовки мне подсунула полиция. Мне уже рассказывали о таком, но я никак не хотел этому верить. Нужно лично стать жертвой подобного. До войны такое проделывали с кокаином, подсовывая его в карманы сутенеров. Сегодня подобным образом могут поступить с кем угодно…
– Прошу вас, прошу вас, – ласково сказал судья.
Он устало поднял руки, и Бриде почувствовал, что тот находил напрасными переживания обвиняемого, поскольку ничто еще не говорило о том, что его в чем-то упрекали. Да, он был обвиняемым, но в настоящих условиях из этого ничего не следовало, кроме небольших проходящих неприятностей личного плана, и защищать себя так неистово значило демонстрировать некоторое легкомыслие, поскольку сегодня все, будь то обвиняемые или судья, хозяева или рабочие, находились в равном положении.
По возвращении в камеру Бриде испытывал утешение от того, что не все еще было запружено немцами, что оставались еще, в некоторых местах, французские островки.
В воскресенье его пришла навестить Иоланда. Она изменилась. Утенин отправил ее к некому Жан-Клоду Фальеру. Ее любовь к людям была таковой, что она не могла, даже в тюремной комнате свиданий, удержаться от того, чтобы не сказать, что он был внуком бывшего президента Республики, в чем, кстати, не было полной уверенности. Тот не удивился истории с листовками. Для него все было возможным. Затем она ходила в Префектуру, чтобы попытаться увидеть Шлессингера. Ей ответили, что тот был в отъезде. "Но г-н Утенин сказал мне, что он вернулся". Она рассердилась. Она сказала, что пойдет жаловаться генералу Глутону. Но эта угроза не произвела никакого впечатления. Из Парижа Виши не казался столь страшным, даже для служб, остававшихся в его подчинении. Она вернулась снова повидать Утенина, но и тот, в свою очередь, скрылся. Все эти люди были эгоистами и трусами. Они следили друг за другом. Они не имели никакой реальной власти. Как только они начинали чувствовать, что в деле замешаны чьи-то интересы, они настораживались. Эта история с листовками пугала их. Очевидно, что следовало бы возбудить дело. Очень может быть, что это всего на всего выходка низших полицейских чинов. Но никто мог знать наверняка. К тому же, было трудно отдать приказ об открытии дела без того, чтобы это не выглядело давлением на органы правосудия и не дискредитировало полицию. А в эти времена одно лишь подозрение в подобном умысле могло привести к далеким последствиям.
В тот самый момент Иоланда и решила пойти на авеню Клебер, в штаб-квартиру генерала Штульпнагеля. Ах, надо было видеть разницу! Она была сразу же принята, не прождав и минуты, не самим генералом Штульпнагелем, поскольку тот был в отъезде (это было правдой, немцы не обманывали), но другим, тоже изрядно важным генералом. Все ее заявления тут же были записаны. Интересная деталь, немецкий генерал, видя, что эмоции мешали Иоланде говорить, встал и, поскольку она сидела в кресле прямо, с большим тактом взял ее за плечи и помог откинуться к спинке, чтобы та чувствовала себя удобнее, так по отечески, что она от этого чуть не заплакала. "Это история в духе карлтоновского лифта", – пробормотал Бриде. Наконец, когда она устроилась и рассказала ему о том, что произошло, тот ничего не пообещал, не выдал своих мыслей, но она почувствовала, какое отвращение вызвали у него постыдные действия, о которых она ему сообщила. Провожая ее, он крепко пожал ей руку и пристально посмотрел глаза. Он произнес только несколько слов, и эти слова были следующими: "Мадам, я посмотрю, как нам следует поступить".