* * *
Слухи ввергли Бриде в полное уныние. Он не хотел в это поверить. Это все были россказни. Откуда это могло быть известно? Даже если это было правдой, откуда могли узнать об этом заключенные спустя два часа? Бриде с иронией вспомнил о людях, которым все всегда было известно. Но эта странная делегация была замечена многими товарищами. Если никто и не знал, для чего она приехала, то нельзя было отрицать самого факта приезда. Бриде отвечал, что это было вполне естественным, что немцы наведывались в лагеря. Они захватили страну. Как оккупанты, они ходили повсюду. Что касается остального, то это были только предположения.
В течение дня не произошло ничего примечательного. На следующий день Бриде пописал еще одно письмо Иоланде, гораздо короче. Он радовался, что первое не было отправлено. Погода стояла великолепная. Ему казалось, что опасность миновала. Слишком долго она нависала, чтобы продолжать представлять угрозу.
Часов в десять, когда Бриде глядел в окно, располагавшееся как раз над его кроватью, он вдруг увидел на дороге, по ту сторону проволочных заграждений, два грузовика, в которых стояли люди. Расстояние было еще слишком велико, чтобы разобрать, что это были за люди. Грузовики приближались, оставляя за собой облако пыли, стелившееся по дороге. Неожиданно он узнал немецких солдат. Они сменили французских жандармов. Бриде, который по жизни всегда хранил дурные новости при себе, был настолько потрясен, что тут же подозвал своих товарищей. Они припали к окнам. В течение нескольких минут они, казалось, не понимали значения этой смены. Затем, словно испытывая облегчение от того, что еще более усугубляли ситуацию, они пустились причитать. Нет, не пятнадцать, а тридцать, пятьдесят заложников будут расстреляны. И немцы не удосужатся узнать, будут ли то женатый, отец семейства, опора семьи, герой прошлой войны, тяжелораненый, и т.д.
Бриде жалел, что поднял своей в комнате такой переполох. Когда он пытался объяснять своим товарищам, что не все еще было потеряно, те грубо обрывали его. Вот он посмотрит. Недолго осталось ждать. Скоро, скоро его поставят к стенке. Но этот всплеск общего гнева очень быстро стих.
– Все равно нужно попытаться что-то разузнать, – сказал один из заключенных.
– Кто-то из нас должен сходить в контору, – предложил другой.
Вызвался Бриде. Вскоре он спрашивал у лейтенанта Корзетти, правда ли то было, что из лагеря будут взяты заложники. Едва он задал этот вопрос, как лейтенант замахал руками, как полоумный. "Ну просто сумасшествие какое-то. Да что с вами всеми? Вы что же, в конце-то концов, забыли заявление? Просто невероятно, чтобы люди могли быть настолько мнительны. Наверняка среди вас есть какие-то баламуты. Какое мнение составят о нас немцы, которые на нас смотрят? Мы и так уже имеем репутацию прыгунов и паникеров, а теперь еще прослывем трусами".
Жандармов сменили немцы, и в лагерь, словно ничего не произошло, снова вернулись покой и надежда. За ними наблюдали, но пока что не приближались. Они не имели злобного вида. И, что успокаивало, чувствовалось, что они слепо подчинялись инструкциям и ничего не делали сами по себе. Но среди ночи, в несколько приемов, прозвучало несколько отдельных выстрелов. В воздухе было неспокойно. Это немного походило на то, что инструкции были настолько строгими, что часовые откликались на любой шорох.
Все утро следующего дня заключенные старались расспросить часовых. Поначалу те подпускали к себе. Но надо отметить, что после обеда все они, как только к ним начинали приближаться, словно сговорившись, показывали, что готовы были пустить в ход винтовки.