Осматриваю стол, окна, заглядываю на полки — может, мой гость оставил какую записку? Но ничего не нахожу и в растерянности сажусь на кровать. Та прогибается под моим весом, подушка падает, и открывается спрятанный под ней пакет из толстой серой бумаги. Пробую развернуть его, но он сложен каким-то хитрым способом, и у меня ничего не получается. А может, это от волнения?
В нетерпении поддеваю ногтем бумагу, та с треском лопается, и на пол с шорохом сыпятся бледно-розовые десятки. Их много. Залетающий в приоткрытую дверь сквозняк достает до них, и деньги шевелятся как живые.
Но я не смотрю туда. Мое внимание привлек вырванный из тетрадки в клеточку листок, что выглянул из пакета следом за деньгами. Выдергиваю его и читаю написанные красным фломастером аккуратные строчки:
«Извини, что не мог дождаться. К утру нужно быть в совхозе. За медведя благодарю. Деньги, как всегда, согласно таксе. Молодец! С Федором я все уладил, так что не переживай. Давай, медвежатник, действуй. Н. Мамашкин».
Я еще раз перечитал записку, передал ее Бобкову и вышел, ступая прямо на расползшиеся по всему полу деньги. На крыльце встретил Володю, посторонившись, пропустил его в вагончик, а сам направился к Чилганье. Она почти вся схватилась льдом, только на стрежне темнеет узкая промоина. Вода клокочет и бугрится там, раз за разом выплескиваясь на ледяную кромку.
У навесов все еще ругаются кедровки, пищат кукши и о чем-то обиженно гундосит ворон. Скоро птичий гам перекрывает рокот тракторного двигателя. Это подъехали мои соседи. Они спрыгивают на землю, разминаются и заходят в вагончик. Нужно идти и мне.
Что я им сейчас скажу?