Вдруг зверек поднялся на задние лапы, прислушиваясь, и широкими махами подался в чащу. Какое-то время на берегу было пусто, потом донеслись людские голоса, и из-за деревьев показались два парня. Оба в черных клеенчатых куртках и резиновых сапогах. Передний — высокий с длинными рыжими усами, его товарищ пониже. У первого на плече ружье, у второго в руках то ли мешок, то ли свернутая одежда, на груди бинокль. Усатый снял ружье и присел на валежину, его спутник бросил ношу на гальку, откатил отвороты сапог до паха и полез в воду. Что-то там посмотрел, поднял голову и крикнул:
— Я же тебе сто раз говорил, днем она не идет. Только рискуем зря. С десяток вскочило. Вытряхивать будем?
Усатый махнул рукой:
— Пусть сидят. Листья убери, не то набьется, и снова никакие колья не удержат.
— Медведя работа, а листья ни при чем, — возразил тот, что стоял в воде. — Ты же сам видел, какие лапы! — Затем наклонился, провел ладонью по облепленной ивовым листом сети, попробовал, надежно ли держатся колья, и побрел к берегу. Там что-то сказал усатому, и они вместе направились вверх по реке. С минуту я слышал их голоса, потом все стихло.
Решение пришло сразу. Достаю из рюкзака топор и, пригибаясь, тороплюсь к Чилганье, выдирать колья.
Наконец выдрана последняя опора и сбившаяся комом снасть поплыла по течению. Провожаю ее взглядом и бегу к соседней протоке. Здесь точно такая же перегородка, но течение куда слабее, да и глубина намного меньше. Торопливо вырываю колья и тяну сеть вместе с «мордой» и кольями на быстрину.
Состояние непонятное. Я уже совершенно не думаю о спасаемой мною рыбе, да и никакого зла на браконьеров нет. Более того, проклинаю себя, что связался со всем этим, и только необходимость довести начатое до конца удерживает меня возле проток.
Выбираюсь на берег и снова бегу к первой протоке. Так и есть — проплыв метров пятьдесят, сеть зацепилась за камень и застряла. Вода клокочет, плещет через верх, но сорвать сеть не может. Рискуя затупить топор о камень, разрезаю зацепившиеся ячейки и провожаю снасть до самого плеса. Там оглядываюсь в последний раз и ныряю в спасительную густоту деревьев.
Чуть отдышавшись, стаскиваю сапог, выливаю из него воду и выкручиваю носок. Смотрю, где бы присесть обуться, и вдруг замечаю свежую медвежью покопку. Рядом отпечаток широкой лапы. Отдираю от валежины кусок коры, перекладываю на него оставленную у покопки медвежью кучу и, прикрываясь деревьями, возвращаюсь к протоке. Вываливаю медвежий помет на песок, оставляю рядом с ним цепочку медвежью следов. Это очень просто. Вдавил ладонь с одной стороны, затем чуть поглубже с другой, отпечатал по краю веер из пяти пальцев, дорисовал прутиком когти, и готово. Если между оттисками ладони останется небольшой валик, тогда не отличит и опытный охотник. Впопыхах поставил аж шесть пальцев. Пришлось один упразднить. Хорошо, вовремя заметил излишек, а не то вогнал бы народ в сомнение.
Мамашкин
Возвратившись к палатке, решил прежде всего загородиться от медведя. Он и вправду гуляет, где ему вздумается. Выйдешь ночью и сунешься прямо в лапы. Хотел бежать за проволокой к лесозаготовительному участку да вспомнил, что в спрятанной вместе с икрой и рыбой браконьерской снасти были длинные капроновые веревки, и побрел через перекат. Моя утайка осталась нетронутой, только в одном месте листья чуть сползли и обнажили кусок тонкой дели. Я растянул сеть между лиственницами и, кромсая ячейки, принялся освобождать вплетенную в них веревку.
Наконец выпутал ее, забросал обрывки сети листьями и, возвратившись к палатке, принялся ладить вокруг загородку.
А ночью я поймал топь. Желтогубая рыбина клюнула сразу, лишь только хорошо стемнело, и принялась требовательно звякать привязанной к леске консервной банкой. Дернула пару раз и пошла к берегу словно бревно.
Медведь все же явился на рассвете. Спокойно так дошел до натянутой вокруг моего лагеря веревки, чуть потоптался и направился в обход. На росной траве хорошо виден оставленный им след. Вот медведь обогнул валежину, перебрался через оставленную весенним ручьем канаву и… нырнул под веревку. Дальше след протянулся мимо горелого пня, ямы, на дне которой лежали картофельные очистки, десяток рыбьих голов и остатки вчерашней ухи, обогнул кострище и снова нырнул под веревку.
От палатки медведь прошел совсем близко. Но тем не менее не видно, чтобы он останавливался или хотя бы притишил ход, — словно никакой палатки здесь и не было. Не задержался он и возле ямы с рыбьими головами.