И все же взгляд Брайса, сформировавшийся к концу XIX в., оказался поистине пророческим. Маркс и Ницше способствовали оформлению кризисов XX в.: именно к их идеям обращаются люди, когда стремятся к политической трансформации. Однако совокупный эффект тех же кризисов соответствует схеме, изложенной Брайсом, а до него – Токвилем: провал ведет к успеху, успех – к провалу, а истины, которые могли бы устранить разрыв между первым и вторым, всегда остаются недостижимыми. Мы все еще читаем Маркса и Ницше, поскольку хотим, чтобы кризисы стали моментами истины. Но Токвиль обнаруживает, что моменты истины демократии являются иллюзиями. Демократия худо-бедно разбирается с войной и революционными переменами, но путаница, ей свойственная, никуда не исчезает, а прогресс все так же неумолим. Она никогда не пробуждается в полной мере и никогда полностью не взрослеет. И это приводит к тому положению, в котором мы находимся сегодня.
Чтобы понять, как мы дошли до этого, я собираюсь рассказать историю семи кризисов, случившихся за последние 100 лет в стабильных демократиях. Кризисы демократии в XIX столетии были слишком беспорядочными, чтобы подтвердить истину слов Токвиля: демократия еще не утвердилась в достаточной мере, чтобы показать, каков будет ее порядок. Именно XX веку было суждено доказать, что Токвиль был прав, и началось это с войны, которая должна была положить конец всем будущим войнам, а также с всемирно-исторического триумфа демократии в 1918 г., который обернулся чем-то совершенно иным.
Глава I
1918: Ложный рассвет
Кризис
30 июня 1918 г., ровно посередине года, французский писатель Эдуард Эстонье объявил, что борьба за цивилизацию закончена. Первая мировая война, которая к тому времени тянулась уже почти четыре года, была проиграна. Немцы добились решающего прорыва и подошли к Парижу на расстояние 50 миль, достаточное, чтобы постоянно бомбардировать город. Вскоре Париж должен был пасть, поскольку ничто не могло помешать немецкой армии развить свое преимущество и разбить деморализованных противников. Немцы должны были войти в город-призрак; многие парижане уже сбежали из города, который все больше походил на морг. Ничего не поделаешь. Победа доставалась людям, которые хотели ее больше и были готовы сделать все возможное, лишь бы заполучить ее. Эстонье сетовал на то, что на протяжении всей истории человечества в борьбе варварства и цивилизации в конечном счете всегда побеждало варварство[9].
Но Эстонье ошибся по двум пунктам. Во-первых, это не была борьба варварства и цивилизации. Она превратилась в нечто совершенное иное, в сражение демократии с автократией. Не все цивилизации являются демократиями; а демократии не всегда цивилизованы. Во-вторых, борьба не была проиграна. На самом деле вскоре она будет выиграна. Через несколько недель немецкое наступление будет окончательно остановлено, а немецкая армия спустя несколько месяцев приступит к масштабному отступлению. Германская и Австро-Венгерская империи рухнули еще до конца того же года, их руководство оказалось в полном замешательстве, а политические системы были низвергнуты. Франция, Великобритания и США должны были вот-вот одержать оглушительную победу. Демократия стояла на пороге величайшего триумфа в своей истории.
Вселенская тоска Эстонье хорошо передает полную неожиданность этого триумфа. В первой половине 1918 г. широко распространилось ощущение, что в окончательном сражении между автократией и демократией автократия окажется сильнее. Демократии были сражены не паникой или откровенным пораженчеством, а чувством изнурительной инерции. Давно уже было подозрение, что им не хватает решимости, необходимой для тотальной войны. Париж обезлюдел не за одно мгновение, не в спешном порядке; люди просто постепенно «вымывались», отправлялись в деревню, а потом просто не возвращались. Британская и французская армии не то чтобы явно отступали; их просто шаг за шагом оттесняли назад. Казалось, что политики не способны переломить ситуацию. Самое большее – они могли цепляться за достигнутое, надеясь на лучшие дни. Как же они могли сравниться в безжалостной целеустремленности с военными правителями Германии?