— Я так сильно хочу открыть его. Я имею в виду, что мы не откроем. Потому что мы пообещали себе, что сделаем это со своими семьями, но ожидание съест меня заживо. Я так взволнована! — восклицает она. Ее глаза такие яркие и счастливые. Они сияют волнением, которое соответствует моему собственному.
— Я знаю, я просто подумал о том, что не могу ждать ни секунды. Такое чувство, что мы ждали целую вечность.
Она кивает, затем спрыгивает со стола для осмотра, хватая свою сумочку, прежде чем повернуться ко мне лицом: — Точно, и как бы меня ни убивало ожидание, мы должны. Мы зашли так далеко. Представь лица всех. Холли сказала, что может добыть эту пушку, которая синего или розового цвета, чтобы мы могли показать ее перед всеми… но нам нужно будет дать ей конверт, чтобы она могла ее купить. Что ты думаешь?
— Я думаю, это было бы здорово. Давай сделаем это.
Когда мы выходим из палаты, появляется медсестра доктора Мартина, чтобы поздравить нас и попрощаться, а затем мы выходим из клиники и возвращаемся к грузовику. Перед тем, как мы вышли из дома, София упаковала для нас достаточно дерьма на шесть месяцев для нашей трехдневной поездки домой. План состоял в том, чтобы прийти к ней на прием и, поскольку еще достаточно рано, отправиться в путь и вернуться в наш родной город до наступления темноты.
— Отлично. — София бормочет, когда я сажусь рядом с ней и завожу грузовик.
— Что?
— Я должна пописать.
— Уже? Прошло пять минут. — Я смеюсь.
Она выглядит обиженной, что я бросил туда «уже», но… мы даже не выехали на шоссе.
— И? У меня ребенок танцует на моем мочевом пузыре. Мы можем с радостью поменяться местами, знаешь ли.
— Только дразню, Сент-Джеймс. Не выворачивай трусики.
— Я ничего не ношу.
Я смотрю на нее, мой взгляд сразу же переходит к паре узких джинсов, которые на ней, которые прилипли к ее телу, как перчатка. Блядь, даже в джинсах и кроссовках она затмевает любую модель, которую я когда-либо видел.
Просто красиво. Ей не нужно прилагать ни грамма усилий для своей внешности, и она по-прежнему остается самой красивой женщиной в комнате. И самая сумасшедшая часть? Она даже не осознает этого. Она действительно понятия не имеет, какое влияние оказывает на противоположный пол. Это часть того, что делает ее такой привлекательной.
— Ты хочешь пойти туда? — спрашиваю я ее, ожидая искреннего ответа. Потому что, если она это скажет, я остановлю этот грузовик и посажу ее себе на колени прямо здесь.
— Ммм, не понимаю, что ты имеешь в виду, Хейс.
— Тебе повезло, что моя мама ждет нас к ужину, иначе я бы точно показал тебе, о чем сейчас думаю.
Она смотрит на меня сквозь полуприкрытые глаза: — Тогда хорошо.
Момент прерывается, когда позади меня сигналит машина. Я выругался, затем дал задний ход и выехал с парковки на шоссе. Найдя ближайшую заправку, чтобы София могла пописать, мы делаем короткую остановку и едем домой.
За всю нашу поездку София поворачивает станцию сто раз, пока не находит что-то, о чем я даже отдаленно не знаю, и подпевает. Затем мы снова останавливаемся, чтобы пописать. После того, как она вышла с маринованными огурцами и спрайтом, мы снова в пути. Через час мы останавливаемся, чтобы пописать… снова.
Это чудо, что мы добираемся до дома моих родителей до полуночи. Только немного отставая от графика и с беременной сварливой женщиной на моем переднем сиденье, я не могу дождаться, чтобы найти ближайшую кровать и уснуть.
— Это было… — Она зевает, вытягивая руки над головой, пока мы стоим на подъездной дорожке к дому моих родителей. Солнце только что зашло, и луна высоко в небе, отбрасывая тень лунного света на ее лицо. Щеки у нее розовые, глаза усталые, но блестящие, и, черт возьми, эти губы… в синяках от того количества времени, которое она провела, нервно жевая их. После этой поездки я не буду ждать ни секунды, чтобы заполучить ее.
Я наслушался ее хриплых стонов за всю поездку, наблюдал, как поднималась и опускалась ее грудь с каждым напряженным вдохом. Я знал, что она тоже это чувствовала — мне просто нужно было показать ей. О некоторых вещах нельзя говорить; их нужно чувствовать.
Я делаю шаг вперед и притягиваю ее к себе, захватывая ее губы в поцелуе, наполненном каждой крупицей сдерживаемого разочарования и напряжения, вокруг которых мы танцевали уже несколько недель. Она стонет, растворяясь во мне. Звук настолько сладок для моих ушей, что мне нужно все, чтобы не поднять ее и не унести внутрь.
Что я не могу не заметить? Она не протестует ни разу. Может быть, просто черт возьми, она чувствует то же самое, что и я уже несколько недель.
Отстраняясь, я смотрю ей в глаза, обхватывая руками ее лицо. — Готова?
Она не говорит, на мгновение ошеломленная тем, что я поцеловал ее, как будто это было мое право. Ее стеклянные глаза смотрят на меня, прежде чем она шепчет, все еще цепляясь за мои руки, держащие ее. — Нет, но что-то мне подсказывает, что придется.
17
София
Этот поцелуй меняет все. Это первый раз, когда Хейс поцеловал меня или прикоснулся ко мне не в пылу момента. Он двигался целеустремленно и целенаправленно, застав меня врасплох. У меня не было времени думать или возражать. Все, что я могла понять, это прикосновение его губ к моим. Он целовал меня, словно я была водой во время засухи, как будто он так давно этого хотел, но сдерживался, пока, наконец, словно прорыв плотины, не врезался в меня с необузданной силой.
Теперь, сидя здесь за обеденным столом его матери, в окружении его отца, брата и сестры, все, о чем я могу думать, это покалывание на моих губах, когда он поцеловал меня, затаив дыхание.
— Вот, детка. — Хейс улыбается и протягивает мне тарелку. Он ведет себя, как обычно, чрезмерно оберегая меня, стараясь снять брокколи, потому что он знал, что я буду на полпути к ванной, как только увижу ее на своей тарелке.
— Итак, София, Хейс сказал мне, что вы двое поженитесь. Вы уже выбрали место? — спрашивает его сестра Адриан с другой стороны стола. С ее длинными темными волосами и густыми бровями она так похожа на Хейс, что это почти комично.
— Э-э, нет, пока нет. Мы потихоньку работаем. — Я улыбаюсь. Она кивает, и я снова начинаю передвигать кусок еды на тарелке.
— София, могу я поговорить с тобой минутку? Наедине? — Мать Хейса, Дарлин, перебивает.
Мой желудок немедленно превращается в узлы. Для меня значит больше, чем кто-либо знает, что семья Хейса принимает меня. Я знаю, что мы собираемся шокировать всех своими новостями, и я знаю, что его мама уже была расстроена нашей тайной помолвкой. Я ненавижу тот факт, что мы лжем всем, но защита карьеры, ради которой он так усердно работал, важна. Я знаю, что он хочет сказать своим родителям, по крайней мере, правду, но он никоим образом не хочет их обидеть. Это убьет его.