Как мне рассказывали знающие люди, один головастый чел еще лет десять назад замутил небольшую контору по производству глобусов. Начинание оказалось успешным. Чувак поднимал нехилую прибыль от продаж копий матушки-земли. Но, как и в любой сказке, всему приходит конец. Не всегда желанный, но всегда большой и толстый. Хозяин новоявленного предприятия, конкретно офигев от посыпавшегося на него бабла, решил, что отныне всегда будет жить в шоколаде и в атмосфере перманентного праздника. Но жизнь не по средствам, которую себе позволял герой и ударник бизнеса, постепенно загнала его в большие долги. И в один прекрасный, а может, и не очень день в двери его офиса постучалась группа кредиторов, специально выславшая для переговоров парламентеров, которые были представлены ребятами не самого хрупкого телосложения. Ребята на пальцах (или, что весьма вероятно, на кулаках) объяснили чуваку, что по долгам полагается платить. Чтобы рассчитаться с долгами и избавиться от пристального внимания к своей персоне околокриминальных элементов, герой вынужден был продать часть своего успешного бизнеса. Покупателями оказались вездесущие китайские бизнесмены. Трудолюбивые, как стая муравьев, китайцы, имея в своих цепких руках контрольную часть пакета акций, расширили и приумножили бизнес, вышли на международный рынок, претворяя, таким образом, в жизнь страхи домохозяек о мировой глобализации. Так получилась контора, в которой я имею возможность заработать на кусок хлеба и стакан сорокаградусного энергетического напитка.
Наш милый, уютный склад находится практически за городом. Чтобы доехать на работу надо реально потратить полтора часа времени. Я топчусь на автобусной остановке в общей толпе спешащих на свои рабочие места. Люди нехотя переругиваются, зевают, курят, плюют, вяло втягиваясь в эти бредовые будни, размазывая свои мозги по морозной утренней суете. Я медленно обшариваю глазами остановку и натыкаюсь на довольно интересного чувака. Мятая, как туалетная бумага, кожаная куртка, грязная и пропахшая сигаретным дымом, такое же мятое лицо, с красными похмельными глазами и пересохшими губами, под нелепой фуражкой. Он стоит в общей массе, органично в нее вписываясь в своей фуражке, как памятник Ленину в толпе митингующих коммунистов. По трясущимся рукам и дрожащим губам чувака видно, как ему несладко после вчерашнего. Среди серой массы траурной процессии, ожидающей транспорт, таких — большинство. Нажраться до чертиков, упиться в говно с тем, чтобы завтра умирать с похмелья. В чем смысл? В чем кайф? И я, наверное, выгляжу точно так же. Бред! Вы понимаете, что это полный бредофальшак? Самое глупое и ужасное заключается в том, что все мы делаем это по своей собственной воле, совершенно четко осознавая, что это полный фальшак, тупизм и все такое.
С этими глубокими мыслями я поднимаюсь в подошедший автобус, протягиваю кондуктору последний червонец и тупо сажусь у окна, уставившись в пасмурное небо напряженными глазами. Мелкие и редкие снежинки разбиваются о стекло. Чувак, которого я разглядывал на остановке, тяжело опускается рядом. Смрад перегара и нечищеных зубов окутывает меня волной. Я физически ощущаю, как неровно бьется его сердце и как нервно стучат его нечищеные зубы.
– Слышь, землячок, — обращается он ко мне, — который час?
– Семь сорок.
Мужик успокаивается и тяжело вздыхает.
– А день какой? — вновь обращается он ко мне.
– Понедельник.
– Значит, на работу все-таки надо, — он не то спрашивает, не то утверждает.
– Надо, — соглашаюсь я с ним.
Вижу, что чувака что-то реально беспокоит. Он смотрит по сторонам и, не находя ответа на судьбоносные вопросы, пожирающие его изнутри, говорит мне:
– Друг, ты только не думай, что я свихнулся. В натуре. Я, мать ее, еще в пятницу с утра забухал.
Я понимающе киваю.
– Так ты мне скажи, — продолжает он, — щас вечер или утро? А то мне в ночь выходить.
– Утро, — отвечаю я.
Чувак недоверчиво вглядывается в серое ненастное небо.
– Утро туманное, — добавляю я.
– Ясно, — скорбно произносит мужик и с чувством меня благодарит.
На следующей остановке он встает и выходит. Меня разбирает приступ утробного смеха, но я сдерживаюсь. По сути-то, нет ничего смешного! Мы все такие. Вся страна живет так, не зная, день сейчас или ночь. Мы все так живем, не осознавая, в каком бесперспективном дерьме копошимся.
Автобус доехал до конечной остановки. И вот я, бывший учитель русского языка и литературы, бреду навстречу новому дню. Прохожу через проходную и шагаю к долбаному складу № 8, где буду до вечера тупо грузить эти гребаные глобусы.
Итак, на проходной я показываю пропуск и с усилием подталкиваю заедающий турникет. За четыре года я уже привык к нему, как муж привыкает к сварливой жене или как неряха — к вечно расстегнутой ширинке.
Я здороваюсь со всеми встречными. С похмелья я всегда подчеркнуто вежлив, хотя в эти минуты никого не хочется видеть.
– Серег, ты че? Ты уж два раза со мной поздоровался. — Я поднимаю голову и смотрю в глаза своему коллеге Владу. Потом оглядываюсь вокруг и понимаю, что я просто ходил вокруг склада и здоровался со всеми подряд.
– Не обращай внимания, — говорю я ему, — напряженная работа мысли.
Мы закуриваем. Да, кстати, курить непосредственно на складах строго запрещено. Это, конечно, не от избытка заботы о здоровье своих служащих. Просто собственность корпорации — глобусы — производятся из легковоспламеняющихся веществ. Как следствие — многочисленные пожары. Долго-долго проводились расследования на предмет частых возгораний. Комиссия уже строчила в Москву отчет о том, что пожары на складах — дело рук конкурентов, когда было замечено, что курящие служащие филиала тушат окурки непосредственно о готовую продукцию.
Итак, курить непосредственно на складе запрещено, и мы с Владом курим неподалеку. Мимо нас проходит начальница цеха из женской породы «не фонтан», гордо виляя своим престарелым могучим задом.
– Здравствуйте, мальчики! — приветствует она нас, и омерзительная улыбка толстых криво накрашенных губ, адресованная мне, вызывает приступ тошноты.
Я сдерживаюсь и дарю ей глупый/банальный комплимент:
– Прекрасно выглядите сегодня, впрочем, как и всегда. Как вам это удается? Ярко-зеленый ватник, порванный в нескольких местах, вам так к лицу!..
Влад бросает окурок на землю, тушит его ногой и деликатно уходит на склад.
– Правда? — спрашивает начальница цеха, похотливо краснея от удовольствия.
– Шучу, конечно, — обаятельно улыбаюсь я в ответ.
– Вам бы только насмехаться над бедной девушкой. — Она еще больше краснеет и глупо хлопает ресницами.
При этом начальница испускает томный вздох, похожий на рев взлетающего самолета. Я представляю нас вместе, и такой меня разбирает смех, что я, не в силах более сдерживаться, ржу ей прямо в лицо.
– Что вы смеетесь? — любопытствует она с беспокойными нотками в голосе.
– Я не смеюсь, — беззастенчиво вру я и с трудом подавляю в себе новую волну утробного хохота. — Просто рад вас видеть.
– Давайте с вами куда-нибудь сходим? — предлагает она.
Я немного пячусь назад, незаметно увеличивая, таким образом, дистанцию между нами.
– Может быть, в Дом офицеров? После Нового года? Там в следующем году будет проходить биеннале.
– А туда можно пойти приличной девушке? — делано сомневается она.
Откуда ей знать о биеннале, если я сам с трудом могу предположить, что это такое.
– Несомненно. Там бывает вполне приличная публика. А ваше появление в этом гламурном ватничке воспримется не иначе как перформанс.
Она морщит веснушчатый нос, в попытке вникнуть в смысл красивых, но непонятных слов:
– Почему в ватнике? У меня есть и другие приличные вещи, в которых не стыдно выйти в свет.