– Ну, это-то я понял. А как мы сейчас общаемся?
– Это все дыры в пространствах. Таково устройство мира. Поэтому мы иногда предвидим что-то или, встретив незнакомца, бываем уверены в том, что мы когда-то сталкивались с ним, слышим так называемые внутренние голоса. Шизофреники — это, по сути, люди, попавшие в места перехода/стыка миров, в такие вот дыры, в которых собралось несколько представителей своих вселенных. Когда два индивидуума из разных измерений оказываются близко друг от друга, возможно общение и даже переход из одного мира в другой. Так вот, я сейчас еду в Москву, а ты едешь в Комск. И хотя мы в одном поезде, мы несемся навстречу друг другу. Мы где-то очень близко друг от друга, поэтому и возможно такое общение.
– Ясно, но раньше мы не неслись навстречу, не были близко друг от друга, а тем не менее видели друг друга в своих снах. Как это могло происходить?
– Раньше мы стояли слишком близко к краю пропасти. А это все равно что находиться рядом. Пропасть одна — падение, небытие.
От его спокойного тона веет уверенностью, и вся моя накатившая жалость к себе спадает. Мне становится как-то по-особенному удобно и спокойно, как будто я бежал за электричкой и вот в последний момент впрыгнул в уходящий вагон. Я замечаю, что мой собеседник/отражение одет гораздо теплее меня.
– А мы разве не в разное время живем? — спрашиваю я его.
– С чего ты взял?
– У тебя по снам Новый год, типа Рождество, зима и все такое. Я, по ходу, в лете нахожусь.
Он смеется, напоминая мне мой смех. Даже кажется, что это я сам смеюсь. От этого становится прикольно и страшно одновременно. Прикольно, что есть кто-то, думающий, как я. Страшно, что это больше похоже на болезнь, чем на реально происходящие события.
– Нет другого времени, чувачок. Зима, лето. Это все антураж. В космосе не существует понятия верх и низ, и все такое. Есть космос. Со временем происходит та же фишка. Реально. Прошлое — только в наших воспоминаниях, будущее — в мечтах и фантазиях. Есть только настоящее. Да. Вялотекущее по всем направлениям перманентное настоящее. А будущее, может, наступит, а может, и нет. Причем как для всех, так и для каждого из нас. Всяк сам кузнец своего пиздеца! Так что нам надо решить с тобой. Здесь и сейчас. Потому что мы типа на самом краю пропасти.
– И чего нам надо решить-то?
– Решить, кто из нас где окажется.
– Поясни.
– Как я уже сказал, возможен переход/обмен между параллельными реальностями. Мы стоим на грани, когда сделай шаг — и ты в другом мире. Я не хочу меняться местами. Понимаешь, для себя я уже решил, что любое перемещение/переселение бесперспективно. Это глупо. Мы должны быть там и делать то, для чего предназначены. А любая перемена ничего не даст. Я просто не хочу переживать помимо своей жизни еще и твою боль, а так будет, если мы не прекратим это.
– Что это? — не врубаюсь я.
– Общение, переходы эти. Старик, стоя у пропасти, надо или отойти от нее подальше, в сторону, или с головой прыгнуть в нее, иначе ничего не изменить. Я буду пытаться. Буду меняться и менять. Меня не выгнали с работы — дали шанс стать человеком. Хочу заняться творчеством. Я не верю Дарвину. Он утверждал, что труд превратил обезьяну в человека. Нет, труд убивает в нас человека, в особенности физический труд. Из обезьяны труд превратил нас в человекоподобное существо, а уже из него в человека нас мог превратить только мыслительный процесс. Только интеллектуальный труд способен на это. Надо постоянно шевелить извилинами, иначе мозг атрофируется — и мы превратимся в стадо скота.
– Но мне не видно выхода, я не могу найти свое место в этом бесперспективняке, — возражаю я собеседнику.
– И что? Бросить все, уехать куда-нибудь? Что это может изменить по большому счету? Ты своим бегством не изменишь мир. Сиди на своем месте и жди своего часа. В принципе какая разница, где и чем вгонять себя в постоянную депрессию? Неинтересной и постылой работой, семейной жизнью без любви и секса, отношениями с любовницей с минутным сексом, водкой, наркотиками? В конце концов в один прекрасный день мы соскочим отсюда в совершенных непонятках: были ли мы здесь вообще, или нам это все приснилось? Как теперь мы с тобой. Тебе и мне… нам надо отделить зерна от плевел, свет от тьмы и реально врубиться в ситуевину. Нам не убежать, не скрыться. Попади ты в мою жизнь без клубов, денег и столичной суеты, ты взвоешь и будешь биться о стену головой, ругая себя: «Почему я не остался на своем месте, зачем мне этот чужой фальшак?» Свое болото ближе и роднее.
– Хорошо. Ты, я так понял, определился. Но я тоже хочу разобраться в себе. Понять себя, почувствовать, наконец, свое в чуждом мне.
– Чувак, ищи, разбирайся. Никто не против. Один только совет: искать духовность в клубах равносильно попытке понять смысл жизни, ковыряясь в заднице.
– Смешно, — хвалю я его за точное сравнение. — Теперь расскажи — как я могу вернуться в свой мир?
– Все до смешного элементарно. Просто иди в другой конец поезда. Там ты найдешь себя, если захочешь.
Мои внутренние ощущения наполняются чем-то важным. Я реально чувствую, что приобщился к знанию, возможно, к самому важному знанию. Меня прет от ощущения важности полученных мною сведений. Я уже не чувствую себя больным уродом. Я одинокий ледокол, идущий неизвестным курсом.
– Скажи, есть ли миры, населенные людьми? Или всюду фальшь и перманентная грязь и тупость?
– У каждого свои ценности и приоритеты, реально. Не ищи ада в потустороннем мире. Ад, пылающий в душах каждого из нас, гораздо страшнее. Никто, кроме тебя самого, не ответит на этот вопрос. Ищи!
– Буду искать.
– Удачи, старик! — говорит мне мое зеркальное «я».
– Бывай здоров! — отвечаю я ему, осознавая, что это последние в нашей жизни фразы, которыми мы обмениваемся.
Я просыпаюсь и окончательно включаюсь в окружающую меня реальность. Такое ощущение, что спал я не больше минуты. В вагоне ничего не изменилось. Изменился лишь я сам.
Я поднимаюсь и двигаюсь в другой конец состава, твердо решив, что мне не хера делать в Комске. Мой Комск — в Москве, и он ждет меня, радушно и жадно протягивая свои клешни/щупальца, чтобы я отдал им свою молодость, энергию и — в перспективе — жизнь.
Поезд, несущий меня в неизвестность, словно чувствует, что я хочу покинуть его, тупо спрыгнуть. Он ускоряется, не пускает меня, больно ударяя по плечам дверями тамбура. Я медленно двигаюсь, постепенно подпитываясь от поезда бешеной энергией. В последнем накуренном тамбуре я реально чувствую, что за следующей дверью — цель моего многосложного пути. Я дергаю ее изо всех сил, толкаю, царапаюсь, но она не поддается. Я начинаю паниковать. «Неужели я застрял здесь навсегда?» — этаким шмелем, летающим с саблей, ворвалась в мой мозг шальная мысль.
Я стараюсь успокоиться. Закуриваю и молча смотрю на дверь. С последней затяжкой я отбрасываю теперь уже ненужный окурок и уверенно кладу руку на ручку двери. Дверь открывается и с тяжелым скрипом отходит в сторону. Я осторожно переставляю ноги. Меня обдает теплой волной. Я зажмуриваюсь от неожиданности.
Когда открываю глаза, то обнаруживаю себя стоящим в электричке. Подавив удивление, я прохожу в середину вагона и присаживаюсь на свободное место у окна. Дремлющие пассажиры не уделяют моей персоне никакого внимания. Некоторое время я тупо рассматриваю утренние пейзажи за окном, пытаясь переосмыслить происходящее. Ничего умного мне в голову не приходит. Погруженный в свои размышления, я едва замечаю, как электричка резко замедляет ход, подходя к вокзалу. Я не удивляюсь, когда мои глаза идентифицируют местность как Казанский вокзал.
В общем потоке покинувших электричку пассажиров я медленно направляюсь в город. Никто из идущих рядом не догадывается, что я иду искать себя, свое место, свое все.
ВЭ (хэппи?) ЭНД!
P. S. При написании этой книги ни один реальный чувак не пострадал.
15.02.2008