Я посмотрела на него снизу вверх, потом снова впилась в него взглядом.
— Да, я хочу поговорить, но говоришь все время только ты.
— Это потому что, судя по выражению твоего лица, мне насрать, что ты скажешь.
Мой взгляд потеплел, и я спросила:
— Ты только что сказал мне это?
— Да, — ответил он без колебаний.
— То, что я хочу тебе сказать, так же важно, как и то, что говоришь ты, — сообщила я ему.
— Неаааааа, то, что ты собираешься мне сказать, это полное извращение и полная херня, я не собираюсь стоять здесь и выслушивать, как ты хочешь испоганить и извратишь действительно чертовски хорошую неделю, несмотря на то, что Билле психовала от страха и ее рвало. Я не собираюсь стоять тут и выслушивать все это дерьмо, потому что у нас была действительно хорошая неделя, и мне удалось все же, каким-то образом вытащить твою голову из задницы, и мы вместе смогли хорошо прожить эту неделю, хотя бы потому что в данный момент ты выглядишь просто чертовски невероятно. Я проголодался и хочу есть. И я хочу поужинать, сидя за столом перед тобой, выглядя так же обалденно, как и сейчас. А потом я хочу отвезти тебя домой и попробовать стащить с тебя эту чертовски сексуальную блузку, и также выяснить смогу ли я заставить тебя дать по тормозам, когда ты позволишь трахнуть себя в этих самых сексуальных бл*дских туфлях.
Я впилась в него взглядом, хотя его слова обжигали меня, как лесной пожар.
И заявила:
— Это реальное безумие.
— Не сейчас, в другой раз я бы поинтересовался, почему ты так думаешь, но сейчас мне, если честно, насрать, — парировал он.
— Я так думаю, потому что это и есть реальное, полное безумие! — Огрызнулась я.
— Господи, Мара, — прошипел он сквозь зубы.
Я сразу же приступила к делу.
— Такие люди, как ты, не тратят свое время на меня, не встречаются и не занимаются со мной сексом.
Когда эти слова слетели с моих губ, его лицо тут же приобрело жесткое выражение.
Но он втянул воздух носом, его голова откинулась назад, поэтому перед своими глазами я увидела только его горло и нижнюю часть задранного подбородка, он пробормотал в потолок:
— Господи, бл*дь, ты решила начать все сначала.
И прежде чем я успела вымолвить хоть слово, он опустил голову, следовательно, его подбородок тоже опустился вниз, его блестящие темные глаза встретились с моими, а руки крепко сжались вокруг меня, он ответил:
— Детка, в другой раз я был бы готов выслушать любую твою извращенную, гребаную причину, из-за чего ты извергаешь это дерьмо, но главное заключается в том, что я захотел бы выслушать любую твою извращенную, гребаную причину, из-за чего ты извергаешь это дерьмо, но в данный момент не собираюсь этого делать. И я не собираюсь этого делать потому, что уже слышал, как ты извергаешь извращенное, свое гребанное дерьмо. Я и тогда был с тобой не согласен, как и теперь. Сейчас я тоже с тобой не соглашусь. Но в данный момент я имею в виду нашу предыдущую неделю, которая доказала тебе, что я прав, а ты, бл*дь, ошибаешься.
— Митч! — Прокричала я. — У нас ничего не получится.
— У нас получается уже целую неделю, — заметил он.
— Потому что я жила в мире своих грез, — ответила я, и его брови сошлись вместе.
— Мать твою, о чем ты? — прошептал он.
— Это не настоящий мир, Митч, — сообщила я ему.
— Он настоящий, Мара, — сообщил он мне.
— У нас не получится! — Воскликнула я, приходя в полное отчаяние.
Его глаза скользнули по моему лицу, несколько минут он внимательно изучал выражение на моем лице, потом мягко заметил:
— Понятно, ты заперлась в своем мире и даже меня не впускаешь туда.
— Нет, — солгала я совершенно искренне. — Я почти уверена, что ничего не получиться.
— Как ты можешь так говорить, если не даешь нам шанса, чтобы все продлилось дольше, чем какая-то гребаная неделя?
— Я уже говорила тебе почему. Такие мужчины, как ты, не проводят время с такими женщинами, как я! — Выстрелила я в ответ.
— Господи, Мара, и я уже один раз все тебе объяснил. Мне насрать, что твой двоюродный брат оказался полным придурком, а твоя мать с тетей — полным кошмаром, о котором узнал каждый, и что у тебя была судимость в несовершеннолетнем возрасте. — Закончил Митч, отчего все мое тело окаменело.
ОМойБог.
О Господи.
— Что? — Прошептала я.
Смутно заметив, как сердитое, расстроенное выражение на лице Митча перешло в напряженное, а его руки крепче обняли.
— Мара… — начал он.
— Ты знаешь о моей несовершеннолетней судимости? — Спросила я шепотом.
Руки Митча сжались еще крепче, а лицо еще более стало напряженным.